Статья: СТАТУС УЧЕНОГО В КОРПОРАТИВНОЙ КУЛЬТУРЕ УНИВЕРСИТЕТА (2025)

В данной статье проводится анализ книги Майкла БломеТилльманна «Семантика атрибуции знания» (2022), посвященной современным подходам к моделированию зависимости высказываний о знании от контекста. Автор предлагает подробное исследование ключевых теорий, которые объясняют, как контекст влияет на значение утверждений, связанных с понятием знания. Рассматриваются основные подходы к данной проблеме: контекстуализм, эпистемический импуризм, эпистемический релятивизм и строгий инвариантизм. Контекстуализм утверждает, что значение глагола «знать» определяется контекстом произнесения. В рамках этой теории стандарт, определяющий, что именно требуется для знания, варьируется в зависимости от обстоятельств беседы, таких как ее цели и предполагаемые участники. Таким образом, одно и то же утверждение может быть истинным в одном контексте и ложным в другом. Эпистемический импуризм предполагает, что истинностное значение аскрипции знания зависит не от контекста говорящего, а от контекста субъекта, которому знание приписывается. Эта теория допускает, что практические интересы субъекта, такие как возможные риски или выгоды, могут влиять на утверждение о его знании. Релятивизм, в свою очередь, является близкой к контекстуализму теорией. Однако он моделирует зависимость от контекста через параметр интерпретации, а не через введение в логическую форму предложения скрытых элементов, значение которых определяется контекстом. Строгий инвариантизм, напротив, предполагает, что значение аскрипции знания остается неизменным, независимо от контекста. Любая видимая зависимость от контекста объясняется с точки зрения прагматических импликатур. В статье также обсуждаются проблемы, связанные с каждой из этих теорий. Особое внимание уделено контекстуалистской теории Бломе-Тилльманна, которую он называет «пресуппозициональным контекстуализмом». Согласно этому подходу, значение аскрипции знания определяется допущениями, разделяемыми всеми участниками диалога. Однако автор показывает, что эта теория сталкивается с трудностями, когда скептик ставит под сомнение такие общепринятые допущения. В качестве альтернативы предложено объяснение, согласно которому значение аскрипции знания зависит не от пресуппозиций участников, а от обсуждаемого в диалоге вопроса. Проводится аналогия между зависимостью значения глагола «знать» от обсуждаемого вопроса и зависимостью значения нечетких предикатов, таких как «высокий» или «ровный».

В статье производится реконструкция эволюции философии сознания Хилари Патнэма. Анализируются два периода творчества философа – ранний и поздний – для выявления ключевых идей философии сознания Патнэма в каждом из них. Ранний период характеризуется разработкой функционалистского подхода к трактовке ментальных состояний. Согласно функционализму, ментальные состояния необходимо объяснять в терминах их функций в рамках каузальной цепи переработки информации. Поворотным моментом, определившим разделение на ранний и поздний периоды философии сознания Патнэма, стала разработанная философом концепция семантического экстернализма, согласно которой содержание ментальных состояний, по крайней мере частично, определяется внешними факторами. Экстерналистские выводы противоречили индивидуализированным представлениям функционализма, поэтому философ стал одним из главным критиков направления, у истоков которого находился. В то же время нельзя сказать, что разрыв произошел окончательно. Поздний период характеризуется отходом от трактовки сознания как феномена имманентного, независимого от внешнего мира. Еще одной особенностью позднего периода является обращение философа к проблеме восприятия, в рамках которой разрабатывается подход под названием «трансакционализм». Отличительной чертой трансакционализма является попытка согласовать феноменализм с идеей о квалиа и наивно-реалистическую трактовку субъект-объектных отношений. В заключении предпринимается попытка осмыслить парадигмальное значение эволюции идей Патнэма. Делается вывод, что методологический урок, который дает анализ эволюции Патнэма от раннего к позднему, может позволить выявить противоречия современных философских дискуссий, посвященных природе сознания, представить философию сознания как развивающийся процесс, каждый из этапов которого содержит в себе важные концептуальные и методологические составляющие.

Статья посвящена описанию различий в концептуализации пространства, наблюдаемых у информантов, генеративных языковых моделей и моделей компьютерного зрения, способных генерировать текст описания «увиденного». Мы используем понятие когнитивного агента и обосновываем различение «естественный vs искусственный когнитивный агент»: под первым понимается человек, под вторым – модель ИИ, способная принимать решения и выполнять задачи адекватно заданной ситуации. Цель исследования – сравнить способы осмысления местоположения объекта в пространстве, в том числе относительно других объектов, у естественных когнитивных агентов (ЕКА) и искусственных когнитивных агентов (ИКА) двух типов: больших языковых моделей, способных генерировать текст, и моделей, созданных для решения задачи Image to Text. Основными методами выступили метод лингвистического эксперимента и метод семантического описания на основе теории топологической семантики Л. Талми. В качестве стимульного материала использовались шесть картин из коллекции Государственного Эрмитажа, разделенные на три группы: портреты, монофигурные картины на мифологическую или религиозную тематику, многофигурные композиции. Участниками экспериментов выступили: 63 информанта (Mean age = 19,1, 48 девушек, 15 юношей), 5 мультиязычных генеративных моделей, 6 моделей Image to Text, основанных на технологии компьютерного зрения и способных генерировать описания распознанных изображений на английском языке. Используя типологию конфигурационных топологических схем и схем типа «фигура – фон» в концепции топологической семантики Л. Талми, мы сравнили способы осмысления пространства, на которые опираются а) большие языковые модели; б) модели Image to Text и в) информанты. В результате мы сформулировали ряд выводов, главный из которых заключается в том, что ЕКА отличаются от ИКА своей способностью интегрировать процесс концептуализации объекта в пространстве в другие когнитивные процессы: распознавания сущности и категоризации, механизма внимания, осознания причинно-следственных связей. ИКА только учатся такой интегративности и взаимной координации, например, когда генеративные модели концептуализируют те объекты, в которых они не уверены, поскольку это продукты галлюцинирования, как объекты с нечеткими границами, а модели Image to Text объединяют в единый неоднородный объект человека и наиболее яркую оригинальную деталь его окружения, поскольку «считают», что это самое важное для задач описания изображения.

В статье предпринимается попытка представить генезис и природу числа под углом зрения такого эпистемологического направления, как психологизм. Формулируются вопросы, которые способны пролить новый свет на то, что понимается под числом, а именно: каков модус «существования» числа? Правомерны ли вопросы о том, в виде чего, каких образований, существует число; какая реальность выступает естественным «носителем» числа? Допустимо ли считать, следуя реализму, число сущностью, независимой от человека? Какие соображения заставляют усомниться в независимом от человека статусе числа – статусе, принятом многими успешными математиками, поскольку этот статус снимает ключевые вопросы, касающиеся природы числа? Можно ли утверждать и если да, то в какой мере, что феномен числа, кроме иных факторов, задается ментальной и телесной организацией человека, но прежде всего культурными особенностями общества? Показывается, что новейшие исследования в области культурной и социальной нейронауки предоставляют достаточно убедительные аргументы в пользу перспективности психологизма в качестве концепции, позволяющей объяснить многие вопросы философии математики и идеи Я. Хакинга о возможности «сочинения реальности». Эти аргументы позволяют утверждать, что и природа, и происхождение числа могут быть осмыслены как абстрактные ментальные конструкции познавательной деятельности человека, которые возникают и эффективно используются во взаимодействии и на основе процедур репрезентации многообразия элементов и отношений реальности в контексте определенных когнитивных систем.

В статье исследуются условия прагматической успешности (felicity conditions) высказываний с подразумеваемым значением. Исторически в дискуссии об успешности высказывания еще в работах Витгенштейна и Остина были предварительно определены два подхода к ее изучению. Первый опирается на анализ речевого поведения (бихевиористский), сегодня он развился в теорию обязательств. Второй подход, доработанный Полом Грайсом, интерпретирует успешность через намерения говорящего. Основная цель статьи – доказать преимущества грайсианского подхода к анализу категории успешности на фоне недостатков бихевиористского подхода. Для этого автор фокусирует внимание на прагматике подразумеваемого значения, в рамках которой можно наглядно показать, как условия успешности основаны на интенции и знании говоряшего. В рамках защищаемого подхода исследуются три ключевых типа неявного значения: пресуппозиции, конвенциональные и речевые импликатуры. На основе анализа примеров показано, как уникальные свойства данных типов значения влияют на условия успешности высказывания с ними. В конце статьи дан критический анализ, демонстрирующий недостатки и ограничения теории обязательств как альтернативы позиции автора.

Проблема ценности знания – одна из самых обсуждаемых в эпистемологии в последнее время. Почему мы должны стремиться к получению именно знаний, а не просто истинных убеждений или релевантной информации о предмете нашего познавательного интереса? Легче всего показать, что знание имеет определенную инструментальную ценность; но защитники большей ценности знания, как правило, имеют в виду, что оно ценно независимо от своих практических последствий. Обосновать это положение нелегко. Кто-то считает, что знание – лучший проводник истинности, чем просто истинные убеждения, или даже – что знание гарантирует истинность. Другие пытаются выделить дополнительные свойства знания, обладающие собственной эпистемической ценностью, и придать знанию большую ценность за счет обладания каким-то таким свойством. Третьи отрицают наличие у знания особой ценности, отличающей его в познавательном плане от истинного убеждения. Многие согласны, что можно показать, что обладание знанием того или иного вида ценнее просто убежденности в соответствующей пропозиции, даже если она истинная. Но куда труднее показать, что знание универсально ценнее за счет каких-то своих собственных свойств, а не становится чем-то более ценным в определенных обстоятельствах. Но чаще всего, говоря об особой ценности знания, имеют в виду именно что-то присущее знанию по природе и фиксируемое в определении. В статье разбирается несколько популярных объяснений особой эпистемической ценности знания и выявляются их недостатки. Автор полагает, что показать, чем знание ценнее просто истинного убеждения, для некоторых видов знаний проще, чем для некоторых других. Самые примитивные, а также самые абстрактные виды знаний чаще всего функционально неотличимы от соответствующих истинных убеждений. Между тем многие знания имеют модальные функциональные отличия от соответствующих истинных убеждений, и для них показать, что они обладают дополнительной познавательной ценностью, вполне возможно. Однако в своем универсальным виде тезис ценности знания, скорее всего, невозможно защитить.

В данной статье автор предлагает феноменологический аргумент в пользу того, что мы являемся либертарианскими агентами: мы способны выбирать между альтернативными возможностями и являемся источниками своих действий. Автор демонстрирует, что необходимо принимать свидетельства опыта, если нет достаточных оснований против, потому что в противном случае это приводит к глобальному скептицизму. Далее, автор рассматривает потенциальные возражения на аргумент и приходит к выводу, что в данный момент времени свидетельств отвергать опыт того, что мы являемся либертарианскими агентами, недостаточно. Аргументы за и против глобального детерминизма уравновешивают друг друга. Научные данные в пользу локального детерминизма недостаточны в силу некорректного дизайна исследований. Помимо этого, автор демонстрирует, что другие аргументы направлены против определенного типа теорий свободы воли, а не против того, что мы являемся либертарианскими агентами. Автор приходит к выводу, что опыт либертарианской агентности является решающим в текущий момент времени, однако это не означает, что так будет всегда. Помимо этого, остается возможность отрицать, что у нас имеется феноменологический опыт либертарианской агентности. В дополнение к этому автор формулирует теорию свободы воли, которая основывается на концепции либертарианской агентности и демонстрирует, как теории этого типа справляются со случаями Франкфурта

Выражаю благодарность коллегам за проделанный критический анализ. Было выявлено много неточностей, противоречий и ошибок.

Реальное понятие в отличие от номинального основано на объективных границах и свойствах предметов. Познают ли ученые естественные виды или теории представляют собой схемы и концепты, производные от способности конструктивного воображения, и, следовательно, ученые различают объекты, следуя больше прагматике языка, чем границам во внешнем мире? Следует ли дифференциация наук за порядком вещей или она конституирована социально-коммуникативной системой науки? Как конструктивизм сочетается с реализмом? В статье обсуждаются идеи А. Ю. Антоновского о классификации наук, а также осмысляется то, чем являются естественные и другие виды в науке с точки зрения теории о референциальном потенциале понятий Ф. Китчера, П. К. Стэнфорда и др.

В данной реплике к статье А. Ю. Антоновского высказывается сомнение по поводу тезиса о разведении когнитивных и нормативных ожиданий. Представляется спорным утверждение о зависимости от указанных типов ожиданий форм представления научных результатов. На примере энциклопедических изданий, получивших распространение в разные периоды истории философии и науки, анализируются эпистемологические установки отказа от авторитета, открытости и пополняемости знания. По мнению автора, основанием единства нормативных и когнитивных ожиданий в науке выступает авторитетная составляющая знания. Наука представляет собой монополию на авторитетное достоверное знание, выделяя классы и категории объектов. Автором подчеркивается, что различие между формами представления научных результатов (например, научная статья / энциклопедическая статья) заключается в целях, которые преследуют авторы, делая выбор в пользу того или иного формата.

Статья посвящена рассмотрению предложенной А. Ю. Антоновским коммуникативной классификации науки. Ключевая ее особенность – попытка избежать обращения к концепции естественных видов как основе построения классификации. Показано, что несмотря на стремление избавиться от этой идеи, она присутствует в ней. При этом представление естественных видов отдельных дисциплин как тематизаций исследовательского поля, вокруг которых она и формируется, позволяет избежать обращения к данной концепции. Это позволяет рассматривать исследовательские области как большие научные домены, которые в процессе коммуникации между учеными постепенно конкретизируются и превращаются в отдельные научные дисциплины. В этом случае развитие научного знания становится процессом формирования и расширения коммуникации как между учеными, так и между учеными и обществом. На наш взгляд, подобное уточнение позволяет сделать концепцию классификации наук на основе процессов коммуникации более прозрачной.

В статье – реплике на работу А. Ю. Антоновского «Виды природы и коммуникативные измерения дисциплинарной дифференциации» – ставится под сомнение базовая предпосылка автора стартовой для дискуссии статьи о возможности анализа некоторой «целой» науки, которая, как предполагается, может быть разделена на дисциплины по коммуникативным критериям. Приводятся аргументы о невозможности «разрезания науки на части» и предлагается концепция, основанная на первичности выделения дисциплин перед демаркацией науки. Коммуникативная методология, предложенная автором стартовой статьи, в этом случае оказывается хорошо применима к анализу отдельных дисциплин, но не к проведению границ между ними. Отдельно описано следующее из предложенного нами подхода понимание объекта исследования на основе базовых предпосылок дисциплины. Также высказаны гипотезы об особой роли субъекта науки в определении границ своей предметной области. В частности, решающую роль при описании границ дисциплины предлагается отвести лежащим в ее основе установкам, теориям и методологиям, формирующим объект исследования дисциплины и критерии истинности исследования. Описание этих факторов оказывается доступным исследователю, принадлежащему изучаемой предметной области. В связи с этим важную роль при описании границ дисциплины мы предлагаем отвести самим ученым, которые, реализуя свое право на самоопределение, сами обозначают границы своей науки.

В статье ставится проблема дисциплинарной дифференциации современных наук и вопрос о том, отвечает ли их таксономическое и структурное разнообразие фактической дифференциации уровней и видов природы, существующих объективно в своей автономности. Или сами дисциплины конституируют собственные домены в континуальном и целостном теле природы? В поисках решения этой дилеммы предлагается рассматривать науку как коммуникативную систему, где каждое высказывание (публикация) получает определение в предметном, социальном и темпоральном измерениях. Коммуникативные измерения предлагается рассматривать в качестве принципов дифференциации научных дисциплин с функцией «прерывателя природной континуальности». Соответственно, выделяются (1) фундаментальные науки, ориентированные предметно; (2) дисциплины, ориентированные на внешние – социальные – запросы из сопредельных науке коммуникативных систем, а также – дисциплины, кристаллизирующиеся в ответ на эпохальные вызовы времени. Обосновывается, что такого рода когнитивное обособление научных доменов сопровождается противоположной – интегративной – тенденцией. Последняя связывается, во-первых, с социально-структурными и социально-нормативными требованиями со стороны научно-образовательных функций науки, закрепленных в социальных структурах факультетов и кафедр. Во-вторых, выводится из континуального, холистического и иерархически организованного внешнего мира природы, не допускающего резких разрывов и прерываний.

В статье рассматривается современная противоречивость объективности в философии науки. С одной стороны, она признается критерием научности, научной ценностью и добродетелью ученых. С другой, обнаруживается ее дискуссионный статус, нередуцируемая сложность, подвергается сомнению ее актуальность. Предлагается работа с концептом объективности, которая должна раскрыть проблему, ради которой он возникает, трансформируется в истории, показать, как становится актуальным многообразие смыслов объективности и сомнение в ее значимости. Такая работа связывает философию науки и историческую эпистемологию, а также демонстрирует расширение сообщества тех, кто, возможно, заинтересован в сохранении объективности. В ходе работы объективность, во-первых, раскрывается в своих истоках как концепт, отвечающий на проблему связи элементов познания, и трактуется в своей посреднической функции. Во-вторых, объективность трактуется как регулятивный идеал, в стремлении к которому происходит преодоление субъективности познающего. В-третьих, объективность объясняется в своей историчности, понятой как способность возобновляться в реагировании на изменяющуюся проблему. Слабость концепта, приводящая к сомнению в объективности, раскрывается через ее уклонение в объективизм. Сохранение силы концепта связывается с возможной заинтересованностью в нем современного сообщества ученых и исследователей науки, а также с его интерпретацией, включающей не преодоление, но открытие границ субъективности познающего.