Статья: ПРЕТЕНЗИИ ГОГЕНЦОЛЛЕРНОВ НА КОМПЕНСАЦИЮ (2022)

Работая над статьей об особенностях русского национализма первой половины XIX в., я обратил внимание на речь В. Н. Каразина, прозвучавшую в 1818 г. в Харькове на заседании Филотехнического общества1. Каразин входил в окружение Александра I в «прекрасное начало» его царствования. Он был основателем Харьковского университета, придерживался либеральных взглядов и смотрел в будущее с оптимизмом. Выделяя два вида «ложного патриотизма», он соотносил первый с наследием Просвещения и Французской революции, а второй – с ксенофобией: «К стыду просвещенной Европы, не в одном царстве находим хулителей царств других. Сие гонение иностранных не есть любовь к Отечеству»

Статья посвящена самому успешному периоду в истории советской разведки в США – 1930–1940-м годам. Анализируются причины этого успеха, к которым, прежде всего, можно отнести всемирное увлечение идеями коммунизма, достижениями СССР в строительстве нового социалистического общества, чему немало способствовала советская пропаганда. Рассматривается деятельность советских спецслужб, создавших в те годы в США обширную законспирированную сеть. Ее участники занимались сбором информации, прежде всего, в области новейших военных технологий, включая секреты производства атомной бомбы. Если история профессионалов-разведчиков изучена достаточно, то работа их агентов, действовавших по убеждению, менее известна. Среди них было много коммунистов и сочувствующих; значительна доля российских иммигрантов. Цель статьи – исследовать взгляды, мотивы поведения, дальнейшую судьбу этих людей. Работа выполнена на основе открытых для исследователей в 1990-е годы материалов американских и российских архивов: засекреченной прежде советской дипломатической переписки, которая после дешифровки по проекту «Венона» оказалась каналом связи между разведкой в США и центром в Москве; дополнением к ней стали так называемые «блокноты А. Васильева», содержащие документы из архива Службы внешней разведки (бывшего первого отдела КГБ), а также материалы из архива Коминтерна в Российском центре хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДНИ). Новые источники позволили полнее представить масштаб и методы работы советской разведки, деятельность американских агентов, ответить на ряд вопросов, вызывавших споры у историков, в том числе вопрос виновности супругов Розенберг в краже атомных секретов и принадлежность к советской агентуре Э. Хисса, высокопоставленного сотрудника Государственного департамента США.

Настрой на стратегическое партнерство Эр-Рияда с Пекином крепнет с каждым днем. Оба государства имеют серьезные позиции на международной арене и в достаточной мере освоили самые современные инструменты рыночного взаимодействия, прокладывая себе путь к непрерывному улучшению сотрудничества по всем направлениям. Процесс динамичного роста финансово-экономических, торговых и прочих показателей уже давно сопровождается взаимовыгодным диалогом двух стран в сфере безопасности, в ходе которого обсуждаются вопросы, ныне встающие перед обеими странами. Эр-Рияд прилагает немалые усилия для диверсификации своей экономики, а потому стремится расширить сотрудничество с КНР. На Ближнем Востоке Китай более всего интересует постоянный доступ к энергетическим ресурсам региона, от которых в значительной степени зависит его экономика, однако поставки в Китай уязвимы в условиях политической нестабильности на Ближнем Востоке начиная с событий «арабской весны». Пекин избрал достаточно продуктивный метод сотрудничества, а именно взаимодействие со странами Аравийского региона посредством меморандумов о взаимопонимании и партнерских соглашений различной интенсивности. Основным направлением активизации отношений со странами региона стало энергетическое сотрудничество и создание инфраструктуры, включая строительство морских портов и транспортной системы, критически важных для повышения безопасности судоходства, а также создание альтернативных транспортных маршрутов. Пекин также стремится к углублению торговых связей с регионом. В статье анализируются взаимодействие в рамках «Видения Саудовской Аравии 2030» и инициатива КНР «Один пояс, один путь» (ОПОП) как один из инструментов расширения сотрудничества Саудовской Аравии с КНР.

В статье рассматривается трансформация кубинской модели социалистического строительства на современном этапе. Цель исследования – установить, есть ли существенная разница между трактовкой социализма как способа производства на трех разных этапах. Для проведения сравнительного анализа предлагается выделить три модели: марксистско-ленинскую, модель «особого периода в мирное время» и модель актуализации. Ключевым источником каждой модели является конституция соответствующего периода (1976 г., она же с поправками 1992 г., 2019 г.), также более подробно исследуются официальные документы I, VI и VII съездов Коммунистической партии Кубы, отражающие проблемы социализма как способа производства и роли марксизма-ленинизма. Задачи статьи – исследовать такие аспекты социалистического способа производства, как собственность на средства производства, подход к проблеме эксплуатации, функционирование принципа «от каждого по способностям – каждому по труду», работа системы планирования и соотношение рынка и плана. В ходе исследования установлено, что кубинский социализм как способ производства претерпел за свою историю значительные изменения. Был сужен охват системы планирования, и на современном этапе оно стало интегрировать в себя рыночные механизмы, переходить от директивного характера к индикативному в области краткосрочного планирования. Была юридически признана частная собственность на средства производства, а кооперативная форма ведения хозяйства еще в 1990-х годах стала квалифицироваться в качестве социалистической. Хотя отношение к эксплуатации остается негативным, легализация найма рабочей силы включила механизм эксплуатации в кубинскую социалистическую модель. На официальном уровне закрепляется новое содержание понятия социализм. Современный кубинский социализм значительно отходит от марксистско-ленинской модели

Авторы статьи предлагают свой вариант ответа на вопрос, как складывалось международное научное сотрудничество на начальном этапе научно-технической революции в годы холодной войны. Цель статьи состоит в выявлении влияния политического фактора на развитие науки, в частности химии. Авторы подтверждают гипотезу о существовании особой советской модели научного трансфера. Работа вводит в научный оборот документы Научно-исследовательского физико-химического института им. Л. Я. Карпова (НИФХИ им. Л. Я. Карпова), хранящиеся в Российском государственном архиве в Самаре. Методологической основой статьи стала формирующаяся в современной историографии концепция научного трансфера. В работе выделены четыре группы акторов международного научного трансфера, из которых наиболее активными были НИИ. Формы научной коммуникации в области химии в 1950–1960-х годах выстраивались во время международных симпозиумов, конференций, стажировок, заграничных командировок, обучения в советских вузах аспирантов и молодых ученых. Эти каналы взаимодействия были достаточно формализованы и требовали тщательной предварительной подготовки документов, утверждавшихся на государственном уровне. Неформальные коммуникации (личные встречи, обмен научной литературой) по большей части складывались с учеными из социалистических стран. На этой основе строились и совместные исследовательские проекты. Соглашения о научно-техническом сотрудничестве с социалистическими странами являлись институциональным подкреплением подобной работы. В целом исследования, проводившиеся в НИФХИ им. Л. Я. Карпова, были глубоко интегрированы в современные тенденции научно-технической революции середины ХХ в

В конце 1930-х ‒ начале 1940-х годов европейская наука, как и иные сферы общественной жизни, погружается в период региональной изоляции, разрыва налаженных международных связей: информация циркулировала с большими затруднениями, проверка ее надежности была затруднена. В результате место достоверных и верифицируемых сведений занимали слухи. Характерным примером явилась попытка празднования 70-летнего юбилея крупнейшего историка первой половины ХХ в. М. И. Ростовцева (1870‒1952), жившего и работавшего в США. В преддверии юбилея в среде историков-эмигрантов Восточной и Юго-Восточной Европы распространились слухи о смерти Ростовцева. Не имея возможности ни проверить сообщения о его кончине, ни удостовериться в том, что Ростовцев жив, европейская наука отказалась как от празднования юбилея, так и от проведения мемориальных заседаний. Возможно, слухи о кончине М. И. Ростовцева распускал директор пражского Института им. Н. П. Кондакова в 1939‒1945 гг. Н. Е. Андреев, который хотел таким образом избежать необходимости привлекать европейскую и североамериканскую научную общественность к чествованию М. И. Ростовцева, что вызвало бы необходимость публично прибегать к поддержке пронацистских властей Протектората Богемии и Моравии, от которых зависела деятельность института. В течение всего военного периода коллеги не имели возможности знакомиться с работами друг друга. В послевоенный период структура европейской науки не вернулась к точке начала кризиса конца 1930-х годов. Новая трансформация была обусловлена переделом сфер влияния в Центральной и Восточной Европе и формированием новых барьеров на путях научной коммуникации.

Статья посвящена ранее практически не изученному эпизоду в истории международных отношений, связанному с временным прекращением работы Лозаннской конференции по Ближнему Востоку в феврале 1923 г., что грозило возобновлением состояния войны между Турцией и державами Антанты. Этот кризис, происходивший одновременно с франкобельгийской оккупацией Рура, оказал значительное влияние на конечный результат мирного урегулирования на Ближнем Востоке, закрепленный в Лозаннском договоре. В работе ставится задача определить место и роль этого кризиса в процессе становления новой системы международных отношений после Первой мировой войны и его взаимосвязь с другими важнейшими событиями и процессами этого периода. Автор последовательно анализирует два этапа этого кризиса, первый из которых был связан с требованием Турции вывести корабли союзных держав из ее портов, а второй – с резким обострением обстановки на турецко-сирийской границе. Кризис показал неспособность Франции «в одиночку» отстаивать свои интересы на Ближнем Востоке и ее невольную зависимость от политики Великобритании. Таким образом, его роль в развитии международных отношений на Ближнем Востоке была аналогична той, которую сыграл Рурский кризис в Европе. Статья написана на основе британских, французских и итальянских дипломатических документов.

Статья посвящена Юрьевскому (Тартускому) мирному договору между Российской Социалистической Федеративной Советской Республикой и Эстонской Демократической Республикой от 2 февраля 1920 г., служившему в течение 20 лет основой отношений между двумя странами. В результате присоединения Эстонии к СССР в 1940 г. он потерял юридическую силу. Однако с момента распада СССР эстонская сторона пытается «вернуть его к жизни», провозгласив «краеугольным камнем» своей независимости, определяющим, в частности, ее сухопутную границу. В статье освещается история заключения договора, а также рассматриваются его последствия; дан краткий анализ современных политических противоречий и его оценка в современной российской и эстонской историографии. Изучив документы и мнения специалистов, автор приходит к выводу, что, несмотря на то что Юрьевский (Тартуский) мирный договор не имеет актуальной юридической силы, он может служить поучительным примером того, как несовершенное «компромиссное» международное соглашение повлияло на дальнейшее взаимоотношение государств. При подготовке статьи использованы документы Архива внешней политики Российской Федерации (АВП РФ), опубликованные в сборнике Документов внешней политики СССР, и Национального архива Эстонии

В первой половине XX в. получили развитие первые специализированные международные аграрные организации. Статья дополняет малоизвестную в историографии историческую картину опыта международного взаимодействия в рамках этих структур, ибо в 1905 г. Россия была одним из учредителей первой международной межправительственной аграрной организации – Международного института сельского хозяйства (International Institute of Agriculture, IIA). На основании официальных документов IIA и Российской империи, а также архивных материалов советского периода автор статьи выделяет два периода в истории сотрудничества России и IIA: 1905–1917 гг. и 1931–1936/37 гг. Российская империя вносила большие суммы в бюджет IIA. С IIA взаимодействовали государственные органы и сотрудничали выдающиеся ученые империи. Частичное восстановление отношений СССР и IIA в 1930-е годы соответствовало внешнеэкономическим интересам советской власти в условиях выполнения планов первых пятилеток и реализации общего политического курса на сотрудничество с зарубежными научно-техническими и коммерческими кругами. Начало сближения СССР и IIA произошло на международной зерновой конференции в Риме весной 1931 г. Участие России в деятельности IIA показывает прагматические аспекты ее внешней политики, а также политические и дипломатические возможности международного общения в рамках международной специализированной организации

Статья посвящена изучению феномена вымышленных цитат, приписываемых германскому государственному деятелю Отто фон Бисмарку и распространенных в современном российском информационном пространстве. Данный сюжет, как и в целом проблема вымышленных цитат исторических деятелей как формы коллективной памяти о прошлом, еще не становился предметом самостоятельного исследования. Цель настоящей статьи включает в себя два аспекта. Во-первых, речь идет о выявлении роли и функции ложных цитат Бисмарка в современном российском информационном пространстве. Во-вторых, предполагается рассмотреть вопрос о причинах, по которым данные высказывания приписываются именно «железному канцлеру», т. е. о месте Бисмарка в современной российской исторической памяти. Для достижения поставленной цели привлечен широкий круг материалов – от научных работ и публицистики до развлекательных текстов в сети Интернет, которые содержат вымышленные цитаты Бисмарка. На основании проведенного исследования автор делает вывод о том, что наибольшей популярностью пользуются высказывания Бисмарка, ключевым тезисом которых является принципиальная непобедимость России и русского народа. Появившиеся на рубеже XХ–XXI вв., они быстро обрели популярность в первую очередь в рамках «патриотического» дискурса и благодаря своей широкой известности воспринимаются даже представителями академической среды как общеизвестная истина. Выбор Бисмарка в качестве фиктивного автора данных высказываний определяется его соответствием в коллективной памяти ролевой модели «не-друга» – зарубежного деятеля, относившегося к России без симпатии, но признававшего ее силу и выступавшего за хорошие отношения с ней

В статье рассматривается отношение прибалтийских немцев к Германии в годы Первой мировой войны. С началом войны прибалтийские немцы вынуждены были определить свое отношение к своей этнической родине Германии, вступившей в войну с Россией. Восприятие прибалтийскими немцами Германии нашло отражение в самых разнообразных источниках, что определило появление диаметрально противоположных оценок. Цель статьи – на основании сравнительного анализа официальных документов МВД, Совета министров, источников личного происхождения, прошений «неприятельских подданных» о получении российского гражданства рассмотреть различные оценки отношения прибалтийских немцев к Германии, формировавшиеся под влиянием самых разнообразных факторов, включая отношение к антинемецким мероприятиям царского правительства, общеимперских мер, вызванных войной, эмоциональных оценок происходящего. Предыдущие исследования рассматривали взгляды прибалтийских немцев преимущественно на основании российской периодической печати и работ националистически настроенных публицистов. Это привело к тому, что вне исследовательского интереса остался сложный процесс поиска прибалтийскими немцами границы между лояльностью Российской империи и отношением к Германии, стране их культуры и родного языка. Настоящая статья направлена на то, чтобы восполнить этот пробел. Исследование показало, что патриотизм прибалтийских немцев не простирался так далеко, чтобы активно и публично демонстрировать неприятие своей исторической родины. Значительная их часть стремилась найти приемлемый баланс между своим российским гражданством и немецким происхождением, при этом отношение прибалтийских немцев к Германии не было единым и зависело от социального происхождения, степени связи с Россией и других причин.

В статье рассматривается рецепция темы Германской империи историками России/СССР и Германии в ХХ в. в связи с ее юбилеями. В 1921 г. как в российских, так и в германских исторических журналах в качестве рокового для судьбы империи шага обсуждалась отставка Бисмарка и звучала неприкрытая критика Вильгельма II. В российском нарративе жесткой критике подвергалась Ноябрьская революция 1918 г., которая привела империю к гибели. После поражения Германии во Второй мировой войне тема создания и судьбы империи была кардинально пересмотрена историками ФРГ. В год ее столетнего юбилея, в 1971 г., в ФРГ обсуждался вопрос «второго создания империи», изучались имперские церемонии и ритуалы, Вторую империю называли «государством Бисмарка» и обвиняли канцлера в абсолютизме. Исторические нарративы ГДР 1971 г. были тщательно сверены с марксистскими принципами, рассматривался общий взгляд классиков марксизма, прежде всего Ф. Энгельса, на историю XIX в. Создание империи оценивалось двойственно и отмечалось, что «германский народ нашел свое единство в прусской казарме», а правление Бисмарка называлось «бонапартистской монархией». Подобная позиция прослеживается и в историческом нарративе СССР: империя объявлялась «прусско-германским милитаристским государством». Проблема этничности и обретения немцами долгожданного единства была актуальна только в германских нарративах 1921 г. В XXI в. историки объединенной Германии предостерегают от идеализации Второй империи и дискутируют о синтезе коллективных и индивидуальных начал в феномене память – идентичность

В статье исследована проблема общих черт и коренных противоречий между периодами германcкой истории 1871–1890 гг. (империя, созданная О. фон Бисмарком) и 1890– 1918 гг. (период «персонального режима» Вильгельма II). Общим для них был антидемократизм, однако идеология и практика внешней политики обнаруживали существенные различия. Бисмарковское понятие «насытившегося государства» было забыто, на смену ему пришел экспансионистский «Griff nach Weltmacht» (стремление к статусу «мировой державы», равной британской и французской колониальным империям). Вместе с тем экспансионизм вильгельмовского рейха не имел неограниченного характера, в этом его отличие от нацистской Германии с ее программой завоевания мирового господства. Враждебность к России, характерная для вильгельмовской Германии (явное отступление от бисмарковской традиции), также имела определенные границы, и ее нельзя отождествлять с гитлеровской программой войны на уничтожение. Критически проанализировав концепции ряда немецких историков, автор приходит к выводу, что не следует проводить никакой линии преемственности между бисмарковским периодом и Рейхом Гитлера, – это объединяет Третий рейх с вильгельмовским, хотя степень общности между обоими режимами не следует преувеличивать

Статья посвящена попытке возрождения в России в начале ХХ в. чина диаконисс, существовавшего еще с древности, великой княгиней Елизаветой Федоровной в основанной ею в Москве Марфо-Мариинской обители. Воспитанная в европейских традициях милосердия и благотворительности, великая княгиня Елизавета Федоровна перенесла опыт милосердного служения и деятельной благотворительной помощи на русскую землю. В статье показано, что идея возрождения чина диаконисс была воспринята в обществе неоднозначно. «Великое начинание в Москве» – назвал свою статью об основании Марфо-Мариинской обители известный философ Василий Розанов. В то же время саратовский епископ Гермоген (Долганов) был категорически против института диаконисс, упомянув в пылу дискуссии, что идея возрождения чина «замешана на протестантских дрожжах». В статье обрисовывается сложный процесс обсуждения вопроса о диакониссах. Синод рассматривал его в два приема: в марте и ноябре–декабре 1911 г. Поскольку Синоду не удалось выработать единую позицию, было принято постановление о переносе рассмотрения вопроса на Поместный собор, но Собор 1917–1918 гг. не успел принять решение о диакониссах, поскольку его заседания были прекращены под давлением советской власти. Вопрос о восстановлении чина диаконисс в полном масштабе не стоит в повестке дня сегодня. Однако опыт России начала XX столетия в наши дни вполне актуален и востребован

Чарлз Котсуорт Пинкни – один из забытых «отцов – основателей» США. Его многогранная военная, политическая и дипломатическая деятельность слабо изучена в американской историографии и совершенно не привлекала внимания отечественных американистов. Исследование его биографии представляется особенно актуальным в свете современных тенденций в американском обществе, когда деятельность «отцов-основателей» рассматривается односторонне, лишь через призму проблемы рабства и расизма. Отсюда цель данной статьи – на примере биографии южанина революционной эпохи показать, как в мировоззрении «отцовоснователей» защита рабовладения могла сочетаться с ценностями классического республиканизма и принципами Просвещения.

Источниковая база исследования основана прежде всего на электронном архиве семьи Пинкни, опубликованном Университетом Виргинии. Использованы также публикации дебатов Конституционного конвента 1787 г. и материалов ратификационной кампании, пресса Южной Каролины.

Автор приходит к выводу, что Пинкни следовал этическим моделям классического республиканизма. В политике его целью была республика, где правит добродетель и талант. Однако, подобно античным полисам, идеальное государство Пинкни было государством свободного меньшинства населения. Свобода и равенство, с его точки зрения, не могли распространяться на рабов. Тем не менее он остался в истории как один из авторов Конституции США и как дипломат, отказавшийся подчиниться вымогательству со стороны французской Директории. Он трижды баллотировался на пост президента США и, хотя каждый раз проигрывал, вышел из этого испытания с незапятнанной репутацией, что было редкостью в условиях ожесточенной партийной борьбы.

В первой трети XVIII в. отношения между Россией и Великобританией оставались сложными. И хотя Россия в правление императрицы Анны Иоанновны (1730–1740 гг.) пошла навстречу Британии: восстановила по ее просьбе дипломатические отношения, прерванные при Петре I, а также заключила в 1734 г. выгодный для англичан торговый договор, тем не менее официальный Лондон продолжал проводить далеко не дружественную политику в отношении Российской империи. Ярким тому подтверждением являлась разведывательная деятельность официальных представителей Великобритании – дипломатов, которую они вели при императорском дворе. Король Великобритании Георг II, направляя своих послов к месту назначения, настоятельно требовал от них собирать информацию обо всем увиденном в России. Он конкретно перечислял, на кого дипломаты должны были обратить свое внимание: российская императрица, ее министры и другие высокопоставленные чиновники, а также придворные и фавориты. Особый интерес британские власти проявляли к состоянию вооруженных сил государства. По возвращении на родину от послов ожидали подробного отчета обо всем, что они смогли увидеть и услышать при дворе. Опираясь на анализ дипломатической переписки послов с госсекретарем Великобритании, а также публицистические очерки некоторых из них, автор обращается к проблеме разведывательной деятельности британских послов при дворе Анны Иоанновны. Как выясняется, послы собирали информацию о высокопоставленных сановниках, приближенных к императрице, их пристрастиях и слабостях; о расстановке политических сил при дворе, а также о состоянии армии и флота. Следует отметить, что информаторами дипломатов нередко становились не только англичане, находившиеся на службе в России, но чаще всего сами высокопоставленные чиновники, готовые защищать британские интересы ради денежного вознаграждения или подарков. И мало кто из них задумывался, что, сообщая секретные сведения британским послам, они совершали государственное преступление, нанося вред своему Отечеству. Обращение к истории разведывательной деятельности официальных представителей Великобритании в России в первой трети XVIII в., прежде не являвшейся предметом специального исследования в исторической науке, позволяет раскрыть истинные цели британской дипломатии – изучение потенциального противника, какой ей в ту пору представлялась Российская империя

Статья, опирающаяся на изучение массива публикаций исследователей в научных журналах, посвящена степени изученности новой экономической политики в СССР. Выделены наиболее сложные проблемы ‒ качество самоорганизации; взаимодействие секторов экономики нэпа; эффективность контроля «сверху» – действительно вызывавшие большие вопросы у политических деятелей, ученых, специалистов в конце 1920-х годов и историков на протяжении многих десятилетий. Проведенный анализ позволяет сделать вывод о существовании своеобразного историографического моста между лучшими историческими трудами советской эпохи и временем исторических исследований первых десятилетий ХХI в., главным достижением которых стало выявление масштаба трудностей идеологического, финансового, кадрового характера, возникших в годы нэпа прежде всего в сельском хозяйстве. Историки обоснованно указывают на низкую рентабельность предприятий госсектора.

Дискуссионным в научной литературе остается вопрос о возможности реализации Индустриального проекта на основе экономики нэпа. Вместе с тем изучение комплекса факторов, обусловивших принятие первого пятилетнего плана, свидетельствует о потенциальных возможностях многоукладной экономики 1920-х годов; опровергает тезис об «отсталости» и «обреченности» нэповской цивилизации.

Анализ историографических работ, посвященных нэпу, показывает, что в последние годы в современной научной литературе отмеченный период вновь стал относительно малоизученным научным полем: приостановлены исследования методологии истории большевизма и сталинизма; характерно отсутствие крупных трудов не по проблематике отдельных сторон нэпа, а по «новой экономической политике» как системе в контексте политического, социального и экономического развития советского общества. Статья систематизирует и конкретизирует неизученные и малоизученные проблемы

Статья посвящена проблеме военно-политической ориентации русского офицерского корпуса после Октябрьской революции 1917 г. На основе обширного круга источников личного происхождения и мемуарной литературы поставлен вопрос о состоятельности распространенной версии исхода Гражданской войны и судьбы Белого движения. Разложение русской армии, а затем и фрагментация огромного пространства Российской империи предопределили изменение позиции по «русскому вопросу» всех основных участников Первой мировой войны, прежде всего Великобритании, Франции, Германии, отчасти США и Японии. Военные соображения диктовали активное участие этих стран в борьбе вокруг потенциального Восточного фронта на территории России. Русский офицерский корпус также вынужден был самоопределяться, кого поддерживать – германскую сторону, союзников и/или советскую власть. В статье дана общая характеристика состава и состояния русского офицерства к осени 1917 г. и его дальнейшей эволюции, обозначены факторы, предопределившие тот или иной выбор. Предложен анализ распределения политических и личных пристрастий офицеров в вопросе внешнеполитической ориентации. Авторы рассматривают весь спектр мотивов выбора в обстоятельствах 1917–1918 гг. и отчасти 1919 г. разных категорий офицеров. Поднимается вопрос о мотивах тех офицеров, кто выбрал путь «национального» самоопределения. Каждый из рассмотренных сюжетов проиллюстрирован примерами известных персон генеральского и штаб-офицерского уровня. В заключение обозначены варианты политических предпочтений русских офицеров в эмиграции вплоть до завершения Второй мировой войны.