Архив статей журнала
В статье анализируются имена литовских камней, считающихся священными, и связанные с ними легенды. По данным исследователей, в Литве насчитывается примерно 500 подобных камней. Народные верования связывают многие такие камни с языческими божествами и христианскими святыми, наделяют их способностью двигаться, говорить, обучать, лечить, советовать, давать деньги в долг, иметь семью и детей. Существуют свидетельства обожествления камней в языческие времена, что отражается в их именах. Имена камней содержат отсылки как к хтоническим персонажам, так и к христианским святым, могут соотноситься с названиями животных и именами людей. В статье последовательно анализируются все эти случаи, рассматриваются предания о происхождении камней, соответствующие исторические свидетельства, археологические и фольклорные данные. Литовские предания, повествующие об имянаречении камней, позволяют предположить, что камни, имеющие в настоящее время христианские имена, ранее имели имена языческие. «Крещение» камней с присвоением им христианского имени не только меняет в народном сознании некоторые свойства камней, но и, согласно верованиям, останавливает их рост и движение. Проведенный анализ позволяет сделать вывод, что мифологический образ камня с течением времени менялся. Исторические данные свидетельствуют о том, что в языческой древности камень отождествлялся с божеством, выполняя роль жертвенника и идола одновременно. С приходом христианства акценты сместились, и почитаемые ранее камни стали соотноситься с персонажами низшей мифологии - чертом, ведьмой, Лауме. Фольклорная традиция относит камни к разряду «иномирных» объектов, подчеркивая их связь с хтоническим миром, миром мертвых и «нечистых».
Статья основана на полевых материалах трех экспедиций к грекам России (исследованы населенные пункты на территории Краснодарского края, Карачаево-Черкесии, Кавказских Минеральных Вод). В тексте анализируются типологические трансформации, которые претерпевали греческие имена и фамилии в разные периоды истории, а также особенности имянаречения среди понтийских греков. Рассматриваются исторические и современные тенденции выбора имени, а также особенности функционирования греческих фамилий в разных исторических и социальных контекстах («русификация» фамилий в период репрессий, обратная «эллинизация» при переезде в Грецию, морфемный перевод фамилий с тюркских на греческий и т. п.). Наряду с именами, однозначно считываемыми как «греческие» (Никос, Деспина, Христос, Эллада, Афина, Эвклид, Сократ), греками в России используются имена, характерные для русского ономастикона: Мария, Елена, Паша, Оля, Надежда. Нередко «русские» имена оказываются гипокористикой от греческих: например, Оля < Олимпиада, Паша < Парфена. Кроме того, в тексте описываются характерные для традиционной культуры особенности греческой антропонимики, такие как использование «двойных» имен для защиты от сглаза и «останавливающих» имен, призванных предотвратить рождение или смерть детей. «Русификация» фамилий и имен, равно как и использование грузинских имен греками во время проживания на территории Грузинской ССР, рассматриваются как стратегии этнической мимикрии, присущей разным этническим группам в СССР. При этом для последних трех десятилетий характерны обратные процессы: возвращение «греческости» фамилиям и именам при получении нового гражданства, при установке надгробных памятников и т. п. Еще с советского времени у понтийских греков встречается использование древнегреческих имен, которые четко обозначают этническую принадлежность носителя, в последнее время на Кавказе стало возможным покрестить ребенка таким именем в Русской православной церкви.
В статье рассматриваются независимые друг от друга внутриславянские практики имянаречения в трех различных ситуациях: во времена чешского и словацкого национального возрождения первой половины XIX в., в России и СССР в 1920-е гг. и в современных неоязыческих сообществах разных славянских стран. Несмотря на различия в историческом и культурном контексте, эти ситуации являются типологически вполне сопоставимыми. В каждой из них речь идет о конструировании новой знаковой системы, и новые антропонимы играют в этом конструировании ключевую роль наряду с другими языковыми и внеязыковыми явлениями. Построение новой знаковой системы во всех случаях сопрягалось и с конструированием ее субъекта, носителя соответствующего кода. Во всех трех ситуациях имел место антропонимический бум, массовое создание новых личных имен (неоантропонимов), которые мог бы использовать носитель нового кода. Источником мотивации при имятворчестве в национальном возрождении и в неоязычестве служат традиционные, уже ставшие архаическими славянские модели: славянство рассматривается как высшая ценность, ср. чешские «патриотические имена» 1830-х гг. Pravoslav, Rodomil, Dobromila и др.; имена неоязычников Правдомир, Будислав, Витослав и др. Антропонимические практики раннего Советского Союза, наоборот, ориентированы прежде всего на нетрадиционные модели (например, аббревиацию: Ким, Марклен, Вилена и др.), однако были зафиксированы и новые имена, созданные по славянской модели (Краснослав, Новомир). Таким образом, конструируемые новые антропонимы при всей разности причин обращения к ним основаны на общеславянских, прежде всего двухосновных, моделях, хранимых языковым и культурным сознанием. Использование такой словообразовательной модели в разных номинативных ситуациях говорит о ее континуальности и большом прагматическом потенциале.