ВОПРОСЫ ОНОМАСТИКИ

Статья представляет собой первую часть планируемой авторами серии работ, посвященных антропонимам неславянского происхождения в «Актах Соловецкого монастыря» - опубликованном источнике, ярко запечатлевшем историю значительной части Беломорья в XV-XVI вв. В настоящее время к исследованию привлечен только первый том, содержащий 428 грамот (1479-1571): в нем приведено не менее 80 антропонимов, имеющих неславянские истоки. В статье рассмотрена относительно небольшая часть этого корпуса - 15 имен. Антропонимы анализируются в ключе широко понимаемой этимологии, включающей, наряду с предлагаемыми апеллятивными параллелями, мотивационные гипотезы, типологические аргументы, размышления авторов по поводу уже имеющихся интерпретаций отдельных имен. Методика исследования, базирующаяся на достаточно богатом опыте предшествующих работ по антропонимии Европейского Севера России, подробно охарактеризована во вводной части статьи. Как выявлено авторами, в большинстве своем антропонимы неславянского происхождения представлены в отчествах «русского типа» в составных именованиях, где другими компонентами становятся православные календарные имена и их формы (Куземка Федоров Валуев, Власко Ошмуев, Семен Иванов сын Сулгопяев и т. п.). Тем самым в рассматриваемый период прослеживается уже ставшая значительной степень христианизации и, соответственно, обрусения части неславянского населения Беломорья. При этом, однако, иноязычные антропонимические системы еще продолжают существовать, на что указывают отдельные номинации. При анализе антропонимов с точки зрения происхождения с очевидностью прослеживается доминирование прибалтийско-финских имен; есть редкие тюркизмы (*Байгуз и, возможно, Кудаш) и столь же редкие антропонимы с вероятными саамскими истоками (Чюхча и, возможно, *Нузча). Исходя из очерченной во введении региональной этнонимической картины, для большинства прибалтийско-финских антропонимов следует предполагать карельские истоки.

В ряде традиций низшей мифологии, помимо духов-хозяев ландшафта, флоры, фауны, стихий, болезней, сфер деятельности и т. д., существуют представления о некоем особом антропоморфном существе - «диком человеке». Он скрытно обитает где-то на неосвоенных территориях, иногда вступая в соприкосновение с окрестными жителями. Местными традициями он рассматривается как создание из плоти и крови, отличающееся от «духов» всех разновидностей, но в полной мере не относящееся ни к животным, ни к людям. Представления о нем отражены в текстах фольклорной прозы, в древних и средневековых письменных памятниках, в изобразительных сюжетах, обрядовых практиках и перформансах. В разных регионах «дикий человек» может называться по-своему, однако за этим многообразием стоит ограниченное количество продуктивных моделей, согласно которым персонаж в каждом случае определяется по какому-либо одному доминантному признаку. Изучение подобных моделей способствует определению семантического поля, в котором складывается данный образ, выявлению его этно- и культурно-специфических типов, реконструкции их исторических связей, в конечном счете - пониманию генезиса и развития самого представления о «дикости». У таких названий есть определенный потенциал ономастизации - с одной стороны, образования на их основе топонимов (обычно оронимов), относящихся именно к данному, единичному природному объекту, а с другой - их «индивидуализации», когда в ряде фольклорных и литературных нарративов дикий человек как представитель того или иного типа (один из множества) становится вполне конкретным персонажем, существующим вне общности с другими ему подобными, или обретает статус мифологического «хозяина» остальных диких существ, которые обитают на данной территории, вследствие чего его «родовое» обозначение становится своего рода собственным именем.

В статье идет речь о возникновении и путях развития образа создателя армянского алфавита святого Месропа Маштоца в церковной традиции и фольклоре Армении, где его творение считается божественным чудом. Выявляются связи его образа с языческим богом Тиром - писцом верховного бога Арамазда, «показывателем и толкователем снов» (erazac‘oyc‘ erazahan). Сопоставление христианских образов с древними божествами в первую очередь опирается на соответствие их функций. Так, Маштоц служил при царском дворе писцом-секретарем (как Тир был писцом царя богов), а его чудесное видение - десница, пишущая буквы на камне, - очевидно, сравнимо со сном. Сны армянам начала V в., еще не до конца оторванным от язычества, посылал бог Тир, «показыватель снов». В свете этой интерпретации образа наиболее вероятной представляется связь имени Маштоца с созвучным апеллятивом maštoc‘ ‘скребница’, ‘инструмент для соскабливания волос / шерсти животных’ (дериват с суффиксом -oc‘, от корня mašt- со значением ‘скоблить, скрести, сдирать’). В древних языках писание ассоциируется со скоблением / царапанием в связи со способом писать на воске, глине и на твердых материях (ср. греч. γράφω ‘скрести, писать’, γραμματεύ. ‘писец, секретарь’, лат. scribere ‘скрести, писать’, scriba ‘писец, секретарь’). Слово maštoc‘ в древности могло означать ‘инструмент для скобления / процарапывания / писания’, позже и ‘писец’; в последнем значении лексема стала эпитетом наследника бога Месропа.

Публикация посвящена топонимии Сибири. В статье впервые представлена попытка подробного анализа этимологии речной системы р. Амур с позиции пространственной ориентации эвенков и родственных народов тунгусо-маньчжурской группы. В основе методологии исследования лежит метод лексического анализа с учетом специфики агглютинации тунгусо-маньчжурских языков. В работе использованы материалы этнографии, фольклора и результаты предыдущих разысканий по теме. Представленные этимологические версии опираются на объективный анализ ландшафтно-географических характеристик рассматриваемых водных объектов. В результате исследования авторы приходят к следующим выводам. 1. Целостное восприятие речной системы Амура в пространственной карте тунгусо-маньчжурских народов отличается от современной картографии и объединяет в единую систему рр. Хайлар, Аргунь, Шилка и Амур. 2. Верховьем речной системы Амура в пространственной карте эвенков считаются рр. Хайлар (эвенк. Һāй(ā)лāн, Һāй(ā)лāр) ‘Верхушка, лоб (речной системы)’ и Аргунь (эвенк. Һэргӯн, Ӓргӯн) ‘Низовье (верхней части)’. 3. Название р. Шилка (эвенк. Шилки, Силки) и обозначение верхнего течения Амура (эвенк. Шилкир, Силкир) образованы от лексемы силки, шилки ‘узкая долина’, что обусловлено соответствующими ландшафтными характеристиками (относительная малая ширина водотока, ограниченного протяженными горными системами). 4. В тунгусо-маньчжурских языках нижнее течение р. Амур после впадения р. Сунгари носит имя Маӈгу / Маӈму ‘Большая река’. 5. Гидроним Амур (исходно Амар) имеет тунгусское происхождение и дословно означает ‘Задняя, последняя часть большой реки’. 6. Закрепившийся в картографии вариант гидронима Амур распространился из языка конных эвенков-солонов, сохранившего влияние чжурчжэньского языка.

Русское название эрзи и мокши мордва (с XII в.) является экзоэтнонимом и не имеет источника в мордовских языках. Распространенное мнение об образовании его с помощью русского собирательного суффикса -ва не соответствует действительности: такого суффикса, который бы сочетался с именными основами, в древнерусском языке, по всей видимости, не существовало. Грамматический анализ рус. мордва позволяет прийти к выводу о том, что форма возникла в рамках парадигмы склонения существительных на *-ū из первоначального этнотопонима *морды. Ранние фиксации этого слова - топоним Μορδία у Константина Багрянородного (X в.) и этноним Mordens (< гот. *mordja-/*mordi-) у Иордана (VI в., информация IV в.) - также подтверждают прототип *mordi-, который принято возводить к иран. *marta-/*mart(i)i̯a- ‘человек, смертный’, но конкретные пути заимствования иранского слова остаются неясными. Этнонимическая модель «‘человек, люди’ → автоэтноним» для обществ, стоящих на стадии раннего политогенеза, непродуктивна, и в иранской ономастике *marta- в чистом виде как этноним никогда не использовалось. Источником рассматриваемых слов является иранский этноним (изначально, возможно, соционим) *må̄rdi-: ав. marəδa-, Μάρδοι / Ἄμαρδοι античных авторов, букв. «убийца» - название кочевых воинственных иранских племен, живших во второй половине I тыс. до н. э. в Южном и Восточном Прикаспии вплоть до низовьев Амударьи и, вероятно, севернее. Перенос его в Поволжье произошел в первые века н. э. с миграцией воинских групп, оставивших на правобережье Волги ниже устья Оки памятники андреевско-писеральского типа. От этих иранцев этноним (соционим) *må̄rdi- был заимствован готами (Mordens), от них попал к византийцам (Μορδία), а из греческого языка не позднее первых веков II тыс. н. э. - в древнерусский (*морды > мордва).