Шаги / Steps

Рецензия на: Барышников А. Римская Британия: 12 лекций для проекта Магистерия. М.: Rosebud Publishing, 2023. 516 с.: ил

В статье рассматривается интерпретация представлений о священстве Григория Богослова (ок. 330–390) в монографии К. Ульманна (1825), фрагмент которой о священстве был затем переведен на русский язык (1869) с существенными трансформациями. Cтавится вопрос о том, что транслируется, а что трансформируется от греческого автора к немецкому и от него к русскому переводчику. Сопоставление этих трех текстов производится с использованием методологии Кв. Скиннера. При рассмотрении категориального аппарата текстов IV и XIX вв. в отношении содержания их связь на внешнем уровне (цитаты и темы) оказывается иллюзорной, так что мы не можем назвать герменевтику текстов Григория, осуществляемую исследователями, полностью корректной. В отношении же иллокутивного акта (т. е. намерения авторов в коммуникативной ситуации) этих текстов мы видим поразительное единство: все они направлены не на информирование читателя о нормах священнического служения, но изменение внутреннего отношения читателя к нему. Парадоксальным образом авторы XIX в. не столько анализируют тексты Григория Богослова, сколько воспроизводят его интенцию, которая оказалась значимой и для функционализирующего мышления эпохи модерна.

В статье вперые вводится в научный оборот неизвестный список учебного курса по логике и метафизике выдающего деятеля греческого Просвещения, писателя и педагога Афанасия Псалидаса. Этот курс был составлен Афанасием Псалидасом в 1804 г. в Янине и сохранился в автографе и нескольких поздних недатированных списках. В нем конспективно изложены философские взгляды немецкого ученого-энциклопедиста Христиана фон Вольфа, с которыми автор познакомился во время обучения в Венском университете в 1787–1795 гг. В Российской государственной библиотеке под шифром Ф. 310 (собрание В. М. Ундольского), No 1360 находится самый ранний точно датированный список данного сочинения. В статье приводятся краткие кодикологические сведения о рукописи РГБ, описываются ее состав и содержание. Список содержит трактат по логике и первые три части метафизики: онтологию, космологию и психологию (без окончания). Окончание трактата по психологии и заключительная часть метафизики — естественное богословие — отсутствуют, хотя в конце нет лакуны или обрыва текста. Приводятся сведения о писце и владельце рукописи РГБ Феодосии Меласе, представителе богатой и образованной купеческой семьи Меласов из Янины, проживавшем в России. На основании изучения водяных знаков (бумага венецианского производства) делается вывод, что рукопись была написана Феодосием Меласом еще до его переезда в Россию, скорее всего в Янине. Устанавливается, что в 1816–1819 гг. Феодосий Мелас жил в Москве, где приобрел ряд печатных изданий образовательного характера на греческом языке. Приводятся сведения об этих изданиях, а также о второй рукописи, принадлежавшей Феодосию Меласу, приобретенной В. М. Ундольским в 1863 г. и также хранящейся в РГБ. Текст новооткрытого списка сравнивается с латинскими переводами трактатов Христиана фон Вольфа по логике и метафизике, а также с их популярными учебными переложениями, составленными Иоганном Генрихом Винклером и Фридрихом Христианом Баумейстером. Устанавливается, что непосредственным источником сочинения Афанасия Псалидаса послужили неоднократно переиздававшиеся в XVIII в. учебные пособия по логике и метафизике Фридриха Христиана Баумейстера.

Сходство между Эдипом Софокла и Лиром Шекспира впервые было замечено несколько десятилетий назад. Литературоведы обратили внимание на эпизоды, в которых оба царя отталкивают тех, кто говорит правду (например, Тиресия и Кента), убиты два сына Эдипа и две дочери Лира, Эдип оплакивает свою жену и мать, мертвую Иокасту, а Лир — свою дочь, мертвую Корделию, Креон входит с трупом Антигоны, а Лир — с трупом Корделии, слепого Эдипа ведет Антигона, а слепого Глостера — Эдгар и т. д. Несколько лет назад (2019) был опубликован целый сборник статей, посвященных параллелям между «Эдипом в Колоне» и «Королем Лиром». И хотя в этом сборнике сходство между двумя пьесами анализируется с разных точек зрения, однако не уделяется особого внимания метафорическому смыслу слепоты ума и глаз, аспекту, на который автор данной статьи впервые обратил внимание в 2015 г. и более подробно рассматривает в этой статье. «Лучше быть слепым глазами, чем слепым умом»: это изречение армянского историографа V в. Егише, встречающееся и в других древних источниках, как нельзя лучше подходит к драматичной истории Эдипа, который, в свою очередь, имеет хорошо известные аналоги в шекспировском «Короле Лире» — Лира и Глостера. В статье рассматривается интересная параллель между этими тремя персонажами, а именно мучительный, трагический путь обретения ими мудрости через слепоту (в случае Эдипа это пророческая мудрость).

Настоящая статья посвящена проблеме комментирования средневековой хроники (на примере староиспанской «Истории Испании» Альфонсо Х Мудрого) и необходимости не только поиска источников тех или иных больших и малых сюжетов, но и объяснения выбора слов, именований, а также механизма сложения различных сюжетов с точки зрения проблемы правды / вымысла (verdad / fabula ) в представлении средневекового хрониста: важная цель хрониста — представить свой рассказ как правду и сделать это убедительными средствами для слушателя и читателя. В качестве примера взят известный хроникальный рассказ о генеалогии гуннов (Иордан, св. Иероним, Сигиберт из Жамблу), уточненный и отредактированный испанскими хронистами, а также две этиологические легенды о происхождении значимых топонимов и основании важнейших городов Испании (легенда о замужестве Либерии, дочери Испана; легенда о короле Рокасе). Исследование показало, что задача создания достоверного рассказа достигается или намеренным конструированием нового, неизвестного сюжета (истории Либерии и Рокаса), без отчетливо опознаваемого источника, или осознанным уточнением и изменением традиционных сведений (сатиры как прародители гуннов).

Легенду о татарском хане и дочери царя Армении, произведшей на свет чудовище, которое в результате крещения превратилось в прекрасного младенца, что побудило хана принять христианство, включили в свое повествование многие европейские хронисты и историки. Эта легенда легла в основу известного английского рыцарского романа «Царь Тарса». Сюжет легенды слагается в основном из одних и тех же элементов. Однако в отдельных хрониках и летописях, а также в названном романе меняются их соотношение и комбинация, а порой имеют место выпадение одной из сюжетных линий или замена одного персонажа другим. Зачастую происходит приращение к сюжету, например, таких элементов, как взятие Иерусалима татарским ханом, изгнание сарацин из Иерусалима, взятие Алеппо, Дамаска и других городов объединенными войсками татар, царей Армении и Грузии. Что касается армянского следа этой легенды в европейской историко-литературной традиции, то между сюжетами первой ветви «Давида Сасунского» и циркулирующими на Западе легендами об истории дочери армянского царя, которую выдают замуж за иноверца, обнаруживаются явные параллели. В данной статье выявляются эти параллели, а также следы сходства с древнерусскими сказаниями.

В статье прослеживаются два типа комментирования мифа о Нарциссе (Овидий, «Метаморфозы», кн. III), сложившиеся во французской словесности на народном языке в Средние века, — куртуазный и морально-аллегорический. Для первого типа, представленного «Лэ о Нарциссе», «Романом о Розе», «Любовными шахматами» Эврара де Конти, характерна трактовка овидиевского персонажа как нарушителя законов Амура; тем самым он приобретает черты Безжалостной красавицы. В комментариях второго типа (прежде всего стихотворной и прозаической версиях «Морализованного Овидия») Нарцисс воплощает в себе христианский грех гордыни, а Эхо — доброе имя, которым пренебрегает гордец. Эволюция этих комментариев, дробящих текст «Метаморфоз» на отдельные фрагменты, каждый из которых обладает собственным аллегорическим смыслом, приводит к тому, что фигура Нарцисса превращается не только в символ, но и в риторическую фигуру, предназначенную, как следует из трактатов по «второй риторике» XV в., для создания поэтических произведений высокого стиля. Логическим завершением такого процесса фрагментации становится появление в XVI в. новой формы, которую принимает поэма Овидия — формы сборника эмблем.

В настоящей статье представлены построчный комментарий и новый подстрочный перевод известной латинской застольной песни «Ego sum abbas Cucaniensis…» из рукописи «Carmina Burana», самого большого сборника вагантской поэзии (1230–1235 гг.). Исследование посвящено анализу представленных в стихотворении топосов, характерных для поэзии вагантов, отсылок на Священное писание и богослужебные тексты, а также изучению контекста создания песни и объяснению конкретных «темных» мест, по-разному интерпретируемых исследователями. В рассматриваемой застольной песне игрок, проигравший аббату в азартной игре свою одежду, восклицает wafna — это слово, являющееся гапаксом, получило множество интерпретаций медиевистами, филологами, переводчиками и писателями. Запоминающееся по этому загадочному восклицанию, стихотворение «Ego sum abbas Cucaniensis…» неоднократно становилось предметом отсылок в англоязычных текстах «массовых» и «элитарных» авторов XX и XXI вв., однако в их произведениях слово wafna не столько соотносилось со своим первоначальным значением, сколько, за счет своего уникального употребления в указанном контексте, становилось своеобразным маркером «вагантской» тематики (в первую очередь в связи с азартными играми и алкоголем). Этому можно найти несколько причин. Так, популярность песни в англоязычной среде (при отсутствии, по всей видимости, широкого распространения в Средневековье) объясняется тем, что она вошла в число первых переводов на английский язык стихотворений из «Carmina Burana», выполненных в 1884 г. Дж. А. Симондсом, а позже, в 1935–1936 гг., — в одноименную кантату К. Орфа, тексты из которой впоследствии часто читали в школах и университетах на уроках латинской словесности. Более того, у Симондса слово wafna оставлено без перевода, что подталкивает читателя к поиску собственных интерпретаций и выстраиванию собственного ассоциативного ряда, как это и делают англоязычные писатели последующих эпох.

Статья посвящена тому, как в древнеисландской словесности используется паремия at mæla fagrt ok hyggja flátt («говорить красиво и думать лживо»), а также ее часть — формула «Х говорит красивыми словами» (mæla með fögrum orðum) и ее варианты. В центре исследования находится употребление паремии в «Саге о Бьёрне Богатыре долины реки Хит», где она используется нестандартным образом, из-за чего ее функция здесь оказывается неясна: хотя в древнеисландском корпусе часто эта паремия сигнализирует о том, что герой, к которому обращены «красивые речи», будет обманут и скоро погибнет, в «Саге о Бьёрне» за паремией не следует ни обмана, ни смерти. Для комментария к этому месту привлекается употребление паремии и ее вариантов в широком корпусе древнеисландских текстов. Такой подход позволяет не только выделить несколько нарративных стратегий узуса этой конкретной паремии в древнеисландской книжности, но и начать обсуждение того, каким было отношение к красноречию в Древней Исландии.

1. Греческая надпись, найденная в Армавире (Aрмения), написанная вероятно во II в. до н. э. письмом, схожим с папирусным курсивом, содержит фрагмент трагедии, напоминающий по стилю Еврипида. 2. Плутарх пишет, что армянский царь Артавазд II (55–34 до н. э.) писал трагедии. Он также рассказывает, что после сражения при Каррах в 53 г. до н. э. Красс был обезглавлен и его голову привезли в Армению и бросили в зал, в качестве головы Пенфея, когда при дворе того же царя Артавазда трагический актер исполнял отрывок из «Вакханок» Еврипида. 3. Фабула утраченной трагедии Еврипида «Дочери Пелия» является материалом одного из «опровержений» (ἀνασκευή) в частично переводном древнеармянском учебнике риторики, написанном на основе Прогимнасм Афтония Антиохийского (конец IV в.) во второй половине V в. 4. «Искусство грамматики» Дионисия Фракийского было переведено на армянский во второй половине V в. Между VI и XVII вв. появился десяток армянских комментариев на этот труд. Комментаторы отмечают связь трагедии с изобретателем лозы Дионисом, ямбический метр, которым она писалась, а также то, что само слово означает «козлиная песня». 5. Ученый автор XI в. Григор Магистрос несколько раз упоминает Еврипида. В дохристианской Армении в период эллинизма отмечен интерес к греческому театру. Средневековые свидетельства довольно скудны. Исключением является Григор Магистрос, упоминающий греческие мифы и литературу, в том числе драматургов, демонстрируя свою эрудицию.

Речь в статье идет о проблеме политической интерпретации сочинений Драконция, римского поэта из Карфагена конца V в. Тезис о социально-политической подоплеке его поэм получает все большее распространение в последние годы. Основания для этого дают многочисленные отсылки к современным ему событиям: становлению вандальского королевства в Северной Африке, прежде римской, и сопутствовавшему конфликту старой и новой элит. Тем не менее позиция автора по отношению к этому конфликту, оценка им его сторон пока остается предметом дискуссий. Ключ к их разрешению во многом кроется в правильном понимании авторских симпатий и антипатий по отношению к собственным персонажам, заимствованным из традиционных античных мифологических сюжетов, чье поведение оказывается проекцией на современные Драконцию события. Один из таких персонажей — Геркулес. Он возникает сразу в двух поэмах, Romulea 2 и 4. Его образ в них ломает многие стереотипные представления о героической и трагической природе этого персонажа; в статье предпринимается попытка дать этому объяснение. В своей работе я стремлюсь доказать, что этот герой представлен как амбивалентная модель. С одной стороны — как воплощение римской стороны в римско-вандальском противостоянии — для римской аудитории, а с другой — как образец правильного поведения в конфликте в принципе. В этом смысле связанный с ним дидактический пафос мог быть обращен и к вандалам.

В течение долгого времени Британия оставалась одной из неизведанных земель античного мира. Ее удаленное островное положение во многом определило как историю развития самого региона, так отношение к нему в литературной традиции. Отсутствие прямых контактов между Британией и Римом привело к тому, что о ней почти ничего не было известно вплоть до походов Цезаря в I в. до н. э. Однако и после этого описания новой провинции во многом соответствовали античным стереотипам, связанным с неизведанным. Одна из основных целей данной работы — проанализировать, как сформировалось представление об острове как о крае мира, в каких ситуациях был использован этот образ и как он должен был влиять на отношение читателей к этим территориям. Кроме того, предпринята попытка проследить, как это восприятие эволюционировало с учетом контактов между островом и материком, а также с расширением границ империи в целом. Особенное внимание уделено тому, как соотносится образ края мира с неизвестностью и как он трансформируется с изменением границ государства, иногда обновляя литературную традицию, а иногда, напротив, сохраняя ее.