Статья: В ИЕРАРХИИ "МАТРЕШКИ ИДЕНТИЧНОСТЕЙ": "ШАХМАТНАЯ ДОСКА" ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ ПАМЯТИ (КРАЕВЕДЕНИЕ И ИММИГРАНТЫ) (2023)

Публикуемая записка представляет собой проект Инструкции киевскому военному, подольскому и волынскому генерал-губернатору Д. Г. Бибикову, занимавшему этот пост в 1837–1852 гг. Документ возник в условиях оппозиции российским властям со стороны населения западных губерний после Ноябрьского восстания 1830–1831 гг., сохранения в различных слоях общества польского влияния. Отсутствие четких и ясных ориентиров в окраинной политике империи в указанный период определяло высокую активность генерал-губернаторов в оценках текущей ситуации, разработке предложений и проектов интеграции края с «коренной Россией», которые адресовались государю и рассматривались по его поручению в Западном комитете. Публикуемая впервые записка, писарская копия которой отложилась в фонде канцелярии Министерства внутренних дел Российского государственного исторического архива (РГИА, ф. 1282), выгодно отличается от большинства подобных проектов. Важной особенностью документа является его необычная форма, поскольку он написан от имени Николая I, но был подготовлен и подписан самим Д. Г. Бибиковым. Содержание записки позволяет заключить, что представленные в ней анализ и оценки конкретных решений власти отличались от политической практики имперского центра

Современная теория memory studies все больше обращается к проблеме транслокальности, свидетельствующей о сложных процессах производства, циркуляции и потребления памяти за пределами «национального», «культурного» или «локального» ящичного мышления. Как показывает автор на примере культурной памяти о Великой Отечественной войне и блокаде Ленинграда в позднесоветскую эпоху 1960–1980-х гг., значимая память о блокаде необязательно создавалась там, где происходило это событие, а ее акторы отнюдь не мыслили ее как «локальный» феномен; блокада активно сравнивалась с другими событиями войны, а трагедия ее последствий происходила далеко за пределами города. Основываясь на архивных источниках (ЦГАЛИ, РГАЛИ, ЦГАИПД, архив «Мосфильма»), партийной историографии, идеологических текстах, литературе, кино и других посредниках памяти, автор обосновывает несколько подходов того, как можно изучать «большой радиус» памяти о блокаде — транслокальное измерение памяти о войне в «долгие семидесятые», выраженное во множественной транслокальности а) памяти об эвакуации, б) культурного производства, репрезентации и восприятия, а также в) «международной» памяти одной из самых масштабных катастроф XX в

В статье исследуются стратегии работы с памятью о блокаде Ленинграда, которые Д. А. Гранин и А. М. Адамович использовали при написании «Блокадной книги». Для обозначения новизны подхода писателей вводятся понятия «утопической» и «гетеротопической» памяти: первая свойственна официальному дискурсу о блокаде, стремившемуся к генерализации и глорификации, и отдельным художественным произведениям 1960–1970-х гг. Авторы «Блокадной книги», напротив, избрали, как это демонстрируется в статье, стратегию показа блокадного прошлого через частные истории и свидетельства, которые писатели собирали самостоятельно. Работая в жанре «репортажа с места исторических событий», они стремились показать блокаду Ленинграда «на малом радиуса».

На примере Липецкой области в статье анализируется специфика конструирования памяти о прошлом в «молодых» регионах России. На основе акторно-сетевого подхода и критического дискурс-анализа были изучены сети взаимодействия основных акторов политики памяти в Липецкой области в контексте создаваемых ими дискурсивных сред. Реконструкция основных этапов политики памяти в регионе позволила выявить особенности преобразования советского исторического нарратива. «Молодость» региона создает особую темпоральную ситуацию, где отсутствие «своего» прошлого создает мемориальный ландшафт в виде своеобразного «лоскутного одеяла». C одной стороны, это способствует сильному влиянию общероссийских трендов официальной политики памяти, а с другой — заставляет районы области искать любые возможности расширения репертуара коммемораций. Анализируются практики «присвоения» воспоминаний соседних регионов, создания воображаемых пространств памяти, а также коммеморации отдельных сюжетов прошлого, выпадающих из регионального официального исторического нарратива. Сравнение стратегий мнемонических акторов показывает их стремление к сохранению советского нарратива, умолчанию о «трудных» страницах советского прошлого в регионе, эклектический характер синтеза коммемораций дореволюционного и советского периодов. Показано, что акторы, которые в регионе могли бы выступать источником создания альтернативных смыслов регионального прошлого, в силу политических причин также вынуждены учитывать федеральный тренд и не заинтересованы в обращении к конфликтогенным участкам регионального прошлого.

Статья посвящена методологическим аспектам изучения региональной памяти в контексте современных трансформаций memory studies. Обсуждается проблема выделения регионов и определения их границ, необходимость разграничения региональной политики памяти и региональной памяти как различных предметов исследования, требующих собственного инструментария. В качестве отдельного вопроса рассматривается наличие различных темпоральных режимов в функционировании региональной памяти, что заставляет воспринимать каждый регион как дискретную совокупность локальных мемориальных практик.

В статье рассматриваются способы отображения травматического опыта колонизации в художественной литературе на материале романа Арундати Рой «Бог мелочей». Травма истории играет большую роль в постколониальной литературе, наряду с травмой миграции и травмой самоидентификации. В романе Арундати Рой отображение травмы истории связано с художественным исследованием «следов» колонизации в жизни отдельной индийской семьи, каждый из членов которой по-своему становится носителем исторической травмы, что проявляется, в частности, в сюжете насилия. Предметом особого внимания автора романа становится положение субалтерна, при этом происходит феминизация жертвы насилия. Способы воплощения травматического опыта в романе открывают большую традицию в литературе — это молчание, то есть неспособность говорить о травме, и память тела. «Близнечный» сюжет позволяет рассмотреть варианты проживания травматического опыта. Личная травма реализуется в мотиве ошибки, который так же, как и сюжет насилия, предваряет множество произведений подобного рода (где историческая травма раскрывается через мотив ошибки) в английской литературе. Посредством сюжета ошибки в романе иллюстрируется вторичная травма младших поколений колонизованного народа.

Современный кризис Ялтинско-Потсдамской системы международных отношений побуждает обращаться к истокам современных европейских проблем. В данной статье рассматривается политика США в отношении депортации немцев с территории Польши и бывших восточногерманских земель в первые послевоенные годы. Исследуются основные мотивы американского руководства при переселении немецкого населения с территорий к востоку от линии Одер-Нейсе. Предпринимается попытка оценить влияние данного вопроса на генезис Холодной войны. Автором проанализирован большой объем фактологического материала и сделаны выводы о двойственности политики США по вопросу депортации немцев с присоединенных к Польше земель Восточной Германии. Установлено, что в мотивах американского руководства доминировал прагматизм, а экономические факторы играли решающую роль в выборе политической тактики. Ответственность за антигуманные методы переселения немцев, используемые польским правительством, руководство США возлагало на СССР, что в немалой степени способствовало эскалации разноггласий в отношениях двух держав. Обосновывается, что политика США носила амбивалентный характер и ограничивалась в основном дипломатическими методами, которые не всегда сопровождались адекватными административными и финансово-экономическими мерами

В статье рассмотрены причины, проведение и результаты военно-научной экспедиции к Эльбрусу в 1829 г., организованной командующим войсками на Кавказской линии, в Черномории и Астрахани, начальником Кавказской области генералом Г. А. Емануелем. Новизна и актуальность представленного исследования заключается в том, что нет подробного описания данной экспедиции с научными выводами, несмотря на интерес к этому событию. В статье исследована тщательная подготовка и проведение этого мероприятия. Показано, что в экспедиции принимали участие как ученые из Российской Академии наук, так и представители северокавказских этносов. Выявлено, что во время экспедиции были проведены исследования в области географии, геологии, физики, зоологии и ботаники, что является значительным вкладом в науку. Во время экспедиции было совершено первое восхождение на г. Эльбрус, ставшее событием международного уровня. На основе анализа источников и первоисточников, некоторые из которых вводятся в научный оборот впервые, в данной работе показано, что первовосхождение на гору Эльбрус совершил кабардинец Килар Хаширов. Кроме того, проведен анализ ряда публикаций, в которых утверждается другое имя и фамилия первовосходителя на Эльбрус. Их сопоставление с первоисточниками позволяют сделать вывод об ошибочности данного утверждения

Статья посвящена полемике с католическим клерикализмом, которую вел в последние годы жизни забытый публицист — Константин Осипович Де-Скроховский (1836–1906). Проживая в этот период в Варшаве, он активно публиковал на польском и русском языках обширные компиляции из трудов западных протестантских и антиклерикальных, а также отечественных славянофильских публицистов: от Ш. Шиники и Л. Таксиля до Ю. Ф. Самарина и А. А. Киреева. Но стремление публициста отвратить от «папизма» широкие польские массы не встретило понимания цензурного ведомства — точно так же, как и его попытка основать в столице Привислянского края «пророссийскую» еврейскую газету на идиш. Выступая по преимуществу на страницах славянофильских и консервативных изданий, Де-Скроховский не проявил себя как самостоятельный политический или религиозный мыслитель. Вместе с тем, именно обращаясь к текстам подобных авторов, мы видим, как преломлялись славянофильские и панславистские идеи в мировоззрении и биографии рядового интеллигента второй половины XIX столетия, насколько сложным и «не консервативным» — в бытовом смысле этого слова — был тогдашний русский «консерватизм»

Национальные фобии рассматриваются в статье с точки зрения их отображения в языке. Составные слова, построенные по модели «наименование народа/страны» + «фобия», такие как англо- и франкофобия, появились в XVIII в., а широкое распространение в различных европейских языках получили с 1830–1840-х гг. Значение этих слов бывало весьма различным, а связанный с ними ассоциативный ряд заметно отличался от современного. Обычно они встречались во внешнеполитическом контексте, существенно реже — применительно к обычаям, культуре, населению данной страны. Почти все они имели антонимы с морфемой «филия». В полемическом плане национальные фобии изображались как болезни особого рода, чаще всего — в виде перемежающейся лихорадки, которой сопутствуют галлюцинации. Встречалось также сближение национальных фобий с бешенством («гидрофобией»). Самый широкий репертуар наименований национальных фобий существовал в немецком языке. «Юдофобия» и — в еще большей степени — «антисемитизм» стояли особняком среди обозначений национальных фобий: они не имели внешнеполитического измерения, а антисемитизм претендовал на роль своего рода идеологии. Общее понятие «ксенофобия» почти не использовалось вплоть до конца XIX в

В статье рассматриваются данные социологического исследования, выполненного среди русско-украинских биэтноров в России в 2021 г., об их исторических представлениях (оценке ключевых персоналий истории России и Украины) и представлениях об ответственности тех или иных сторон в российско-украинском конфликте, начавшемся в 2014 г. Результаты показывают, что подавляющее большинство биэтноров следуют в русле российского исторического нарратива, проукраинские исторические взгляды имеют лишь около 14 % опрошенных. При этом их взгляды на историю отнюдь не всегда коррелируют с оценкой российско-украинского конфликта. От четверти до трети респондентов дает не совсем логичные ответы, т. е., например, положительно оценивает роль Екатерины II и Сталина — и обвиняет в конфликте в том числе и Россию, а опрошенные, называющие положительными личностями Мазепу и Бандеру, нередко обвиняют в конфликте страны Запада и отчасти Украину. Это свидетельствует о высоком уровне неопределенности в исторических и политических представлениях российско-украинских биэтноров, их, как правило, поверхностном знании истории России и особенно Украины.

Вниманию читателя предлагается анализ малоизвестной работы англоирландского консервативного политического деятеля Эдмунда Бёрка «Краткая история Англии». Эта одна из ранних его работ остается практически неизученной как в отечественной, так и зарубежной историографии, в то время как она дает ясное представление о его исторических взглядах. Автор статьи сосредоточивает свое внимание на интерпретации Э. Бёрком роли и места его малой родины, Ирландии, в контексте истории Британии и приходит к выводу о глубокой личной вовлеченности Э. Бёрка в проблематику англо-ирландских взаимоотношений. Исторические события общего прошлого становятся для публициста аргументом в обсуждении политики Великобритании в настоящем. Как показано в статье, несмотря на то, что Э. Бёрк выступал за либерализацию британской политики в Ирландии, он не видит иных альтернатив для «изумрудного острова», кроме как сосуществования Ирландии и Англии внутри одной политической системы, и выступает поборником имперского проекта Великобритании. Сквозь призму данного сочинения Э. Бёрка удается не только рассмотреть его политические взгляды, но и составить представление о сложном положении Ирландии в XVIII в

На протяжении раннего Нового времени авторы все больше внимания уделяют конструированию собственного образа. Примером может служить творчество Маргарет Кавендиш (1603–1673 гг.), активно использовавшей в своих трудах автобиографические зарисовки, рассуждающей о статусе автора и необходимой оригинальности его сочинений. Современники часто воспринимали ее стремление к оригинальности как проявление тщеславия и лицемерия. В статье будут рассмотрены примеры нарушения М. Кавендиш традиционных литературных форм, ее отношение к статусу индивидуальности и конструирование представления о научном знании как инструменте формирования независимой личности. Эпоха, в которой жила М. Кавендиш, накладывала ограничения как на творческие, так и личностные ее амбиции. В условиях, когда идеи абсолютизма порицались, М. Кавендиш создает свой воображаемый мир, в котором главенствуют один язык, одна вера и один правитель. Посвященных М. Кавендиш исследований на русском языке практически нет, как нет и переводов ее сочинений. При этом в ее работах раскрывается мировоззрение автора, вхожего в интеллектуальные круги своего времени, и прослеживается стремление сохранить свою индивидуальность. С целью решения конфликта личных устремлений и общественных условностей Маргарет создает в сочинении «Пылающий мир» свою собственную реальность и призывает всех активней использовать собственное воображение для трансформации неприглядного мира

Исследуется формирование риторики мученической смерти «за веру, царя и отечество» в русской публицистике раннего Нового времени. Приравнивание погибших воинов к мученикам стало общим местом еще в воинских повестях эпохи татаро-монгольского нашествия, однако в период государственного и имперского строительства намечается секуляризация дискурса мученичества, выраженная в его манипулятивном использовании в идеологических целях. Наряду с обоснованием душеспасительной смерти за церковь, веру и Русскую землю авторами т. н. «лагерных проповедей» рубежа XVII–XVIII вв. используется патриотическая государственная риторика, приравнивающая к ней смерть за репрезентирующие общее благо отечество, государство, государя. Мученическая топика актуализируется в проповедях, адресованных участникам русско-турецких войн, при этом разные авторы (Симеон Полоцкий, Карион Истомин, Игнатий Римский-Корсаков, Стефан Яворский и др.) по-разному вводят в свои тексты актуальное идеологическое содержание. Уже в петровскую эпоху в текстах панегирического направления закрепляется самостоятельная светская патриотическая риторика, в которой готовность к мученической смерти становится критерием преданности отечеству и частью новой имперско-государственной мифологии и идеологии

Статья посвящена исследованию дискурсивного поля заключения Унии 1707 г. между Англией и Шотландией, союза, имевшего длительную историю во взаимоотношениях двух королевств. Авторы статьи рассматривают два конкурирующих взгляда на заключение унии. Первый был представлен шотландскими интеллектуалами и предполагал следование федералистским принципам устройства объединенного королевства. Эта позиция рассматривается на примере сочинений Фрэнсиса Гранта, Эндрю Флетчера и Джеймса Ходжеса. Им противостоял в своих искусно отточенных сочинениях широко известный сегодня писатель Д. Дефо, специально присланный в Эдинбург с целью пропаганды идеи инкорпорации Шотландии в Соединенное Королевство. Позиция Дефо реконструирована на основе серии написанных по этому поводу эссе, издаваемой им в Эдинбурге газеты «Review» (1706–1707 гг.), а также обширного сочинения «История Унии» (1709). Данная дискуссия отражает «механизмы» инкорпорирования кельтских «окраин» в состав единого политического тела могущественной Британской империи

В статье рассматриваются основные этапы становления и использования концепта идеологии в гуманитарном знании и общественно-политических практиках. Автор прослеживает развитие понятия идеология в качестве теории и практики, начиная с первого упоминания у Дестюта де Траси, затем в текстах мыслителей эпохи Просвещения, авторов XIX в. и теоретиков марксизма XX в. Автор показывает, что интерес западного Просвещения к идеологии был связан с либеральной философией, основанной на поддержке свободы личности, частной собственности, рынка и ограниченной государственной власти. Особое внимание уделяется роли глубоких социальных конфликтов в возникновении идеологий, а также языку как фактору формирования идеологем. Наконец, автор останавливается на иллюзиях конца холодной войны об исчезновении идеологий, рассматривая эти представления как новую идеологию. Автор приходит к выводу, что забвение идеологии и отказ от ее изучения делает невозможным формирование целостной исследовательской практики в области гуманитарных наук, основанной на изучении общеразделяемого сознания