Статья: ПРОЕКТ ИНСТРУКЦИИ КИЕВСКОМУ ВОЕННОМУ, ПОДОЛЬСКОМУ И ВОЛЫНСКОМУ ГЕНЕРАЛ - ГУБЕРНАТОРУ О ВВЕДЕНИИ В ПРИСОЕДИНЕННЫХ ОТ ПОЛЬШИ ГУБЕРНИЯХ УПРАВЛЕНИЯ, АНАЛОГИЧНОГО С УПРАВЛЕНИЕМ В ЦЕНТРАЛЬНЫХ ГУБЕРНИЯХ РОССИИ (2023)

Современная теория memory studies все больше обращается к проблеме транслокальности, свидетельствующей о сложных процессах производства, циркуляции и потребления памяти за пределами «национального», «культурного» или «локального» ящичного мышления. Как показывает автор на примере культурной памяти о Великой Отечественной войне и блокаде Ленинграда в позднесоветскую эпоху 1960–1980-х гг., значимая память о блокаде необязательно создавалась там, где происходило это событие, а ее акторы отнюдь не мыслили ее как «локальный» феномен; блокада активно сравнивалась с другими событиями войны, а трагедия ее последствий происходила далеко за пределами города. Основываясь на архивных источниках (ЦГАЛИ, РГАЛИ, ЦГАИПД, архив «Мосфильма»), партийной историографии, идеологических текстах, литературе, кино и других посредниках памяти, автор обосновывает несколько подходов того, как можно изучать «большой радиус» памяти о блокаде — транслокальное измерение памяти о войне в «долгие семидесятые», выраженное во множественной транслокальности а) памяти об эвакуации, б) культурного производства, репрезентации и восприятия, а также в) «международной» памяти одной из самых масштабных катастроф XX в

В статье исследуются стратегии работы с памятью о блокаде Ленинграда, которые Д. А. Гранин и А. М. Адамович использовали при написании «Блокадной книги». Для обозначения новизны подхода писателей вводятся понятия «утопической» и «гетеротопической» памяти: первая свойственна официальному дискурсу о блокаде, стремившемуся к генерализации и глорификации, и отдельным художественным произведениям 1960–1970-х гг. Авторы «Блокадной книги», напротив, избрали, как это демонстрируется в статье, стратегию показа блокадного прошлого через частные истории и свидетельства, которые писатели собирали самостоятельно. Работая в жанре «репортажа с места исторических событий», они стремились показать блокаду Ленинграда «на малом радиуса».

В статье рассматривается проблема мнемонической активации традиционно «молчаливых» в поле отечественной исторической памяти социальных групп: нестоличных местных сообществ и иммигрантов. Методологической базой анализа является конструктивизм, т. к. именно через его теоретический ракурс можно объяснить динамику складывания исторических образов и социальных статусов различных групп населения. Исследуется специфика краеведения в отечественной интеллектуальной среде. Доказывается, что понимание краеведения в качестве непрофессиональной, любительской истории находится в рамках (нео)колониальной парадигмы. Вырабатывается определение феномена краеведения как, с одной стороны, междисциплинарной науки, чей методологический и методический аппарат сокрыт в составляющих ее дисциплинах, а с другой — особого способа осмысления окружающего мира, причем взаимодействие краеведения-науки и краеведения-мировоззрения находится не столько в плоскости отношений профессионал/непрофессионал, сколько в перспективах развития в России гражданского общества. Предлагается использование возможностей краеведения при мнемонической адаптации и интеграции иммигрантов в новой для них культурной среде. Доказывается, что образы местной истории для иммигрантов более понятны и актуальны, в отличие от официальных метанарративов стран «исхода» и «прибытия». Взаимодействие двух «молчавших» ранее мнемонических акторов объективно будет способствовать развитию институтов гражданского общества

На примере Липецкой области в статье анализируется специфика конструирования памяти о прошлом в «молодых» регионах России. На основе акторно-сетевого подхода и критического дискурс-анализа были изучены сети взаимодействия основных акторов политики памяти в Липецкой области в контексте создаваемых ими дискурсивных сред. Реконструкция основных этапов политики памяти в регионе позволила выявить особенности преобразования советского исторического нарратива. «Молодость» региона создает особую темпоральную ситуацию, где отсутствие «своего» прошлого создает мемориальный ландшафт в виде своеобразного «лоскутного одеяла». C одной стороны, это способствует сильному влиянию общероссийских трендов официальной политики памяти, а с другой — заставляет районы области искать любые возможности расширения репертуара коммемораций. Анализируются практики «присвоения» воспоминаний соседних регионов, создания воображаемых пространств памяти, а также коммеморации отдельных сюжетов прошлого, выпадающих из регионального официального исторического нарратива. Сравнение стратегий мнемонических акторов показывает их стремление к сохранению советского нарратива, умолчанию о «трудных» страницах советского прошлого в регионе, эклектический характер синтеза коммемораций дореволюционного и советского периодов. Показано, что акторы, которые в регионе могли бы выступать источником создания альтернативных смыслов регионального прошлого, в силу политических причин также вынуждены учитывать федеральный тренд и не заинтересованы в обращении к конфликтогенным участкам регионального прошлого.

Статья посвящена методологическим аспектам изучения региональной памяти в контексте современных трансформаций memory studies. Обсуждается проблема выделения регионов и определения их границ, необходимость разграничения региональной политики памяти и региональной памяти как различных предметов исследования, требующих собственного инструментария. В качестве отдельного вопроса рассматривается наличие различных темпоральных режимов в функционировании региональной памяти, что заставляет воспринимать каждый регион как дискретную совокупность локальных мемориальных практик.

В статье рассматриваются способы отображения травматического опыта колонизации в художественной литературе на материале романа Арундати Рой «Бог мелочей». Травма истории играет большую роль в постколониальной литературе, наряду с травмой миграции и травмой самоидентификации. В романе Арундати Рой отображение травмы истории связано с художественным исследованием «следов» колонизации в жизни отдельной индийской семьи, каждый из членов которой по-своему становится носителем исторической травмы, что проявляется, в частности, в сюжете насилия. Предметом особого внимания автора романа становится положение субалтерна, при этом происходит феминизация жертвы насилия. Способы воплощения травматического опыта в романе открывают большую традицию в литературе — это молчание, то есть неспособность говорить о травме, и память тела. «Близнечный» сюжет позволяет рассмотреть варианты проживания травматического опыта. Личная травма реализуется в мотиве ошибки, который так же, как и сюжет насилия, предваряет множество произведений подобного рода (где историческая травма раскрывается через мотив ошибки) в английской литературе. Посредством сюжета ошибки в романе иллюстрируется вторичная травма младших поколений колонизованного народа.

Современный кризис Ялтинско-Потсдамской системы международных отношений побуждает обращаться к истокам современных европейских проблем. В данной статье рассматривается политика США в отношении депортации немцев с территории Польши и бывших восточногерманских земель в первые послевоенные годы. Исследуются основные мотивы американского руководства при переселении немецкого населения с территорий к востоку от линии Одер-Нейсе. Предпринимается попытка оценить влияние данного вопроса на генезис Холодной войны. Автором проанализирован большой объем фактологического материала и сделаны выводы о двойственности политики США по вопросу депортации немцев с присоединенных к Польше земель Восточной Германии. Установлено, что в мотивах американского руководства доминировал прагматизм, а экономические факторы играли решающую роль в выборе политической тактики. Ответственность за антигуманные методы переселения немцев, используемые польским правительством, руководство США возлагало на СССР, что в немалой степени способствовало эскалации разноггласий в отношениях двух держав. Обосновывается, что политика США носила амбивалентный характер и ограничивалась в основном дипломатическими методами, которые не всегда сопровождались адекватными административными и финансово-экономическими мерами

В статье рассмотрены причины, проведение и результаты военно-научной экспедиции к Эльбрусу в 1829 г., организованной командующим войсками на Кавказской линии, в Черномории и Астрахани, начальником Кавказской области генералом Г. А. Емануелем. Новизна и актуальность представленного исследования заключается в том, что нет подробного описания данной экспедиции с научными выводами, несмотря на интерес к этому событию. В статье исследована тщательная подготовка и проведение этого мероприятия. Показано, что в экспедиции принимали участие как ученые из Российской Академии наук, так и представители северокавказских этносов. Выявлено, что во время экспедиции были проведены исследования в области географии, геологии, физики, зоологии и ботаники, что является значительным вкладом в науку. Во время экспедиции было совершено первое восхождение на г. Эльбрус, ставшее событием международного уровня. На основе анализа источников и первоисточников, некоторые из которых вводятся в научный оборот впервые, в данной работе показано, что первовосхождение на гору Эльбрус совершил кабардинец Килар Хаширов. Кроме того, проведен анализ ряда публикаций, в которых утверждается другое имя и фамилия первовосходителя на Эльбрус. Их сопоставление с первоисточниками позволяют сделать вывод об ошибочности данного утверждения

Статья посвящена полемике с католическим клерикализмом, которую вел в последние годы жизни забытый публицист — Константин Осипович Де-Скроховский (1836–1906). Проживая в этот период в Варшаве, он активно публиковал на польском и русском языках обширные компиляции из трудов западных протестантских и антиклерикальных, а также отечественных славянофильских публицистов: от Ш. Шиники и Л. Таксиля до Ю. Ф. Самарина и А. А. Киреева. Но стремление публициста отвратить от «папизма» широкие польские массы не встретило понимания цензурного ведомства — точно так же, как и его попытка основать в столице Привислянского края «пророссийскую» еврейскую газету на идиш. Выступая по преимуществу на страницах славянофильских и консервативных изданий, Де-Скроховский не проявил себя как самостоятельный политический или религиозный мыслитель. Вместе с тем, именно обращаясь к текстам подобных авторов, мы видим, как преломлялись славянофильские и панславистские идеи в мировоззрении и биографии рядового интеллигента второй половины XIX столетия, насколько сложным и «не консервативным» — в бытовом смысле этого слова — был тогдашний русский «консерватизм»

Национальные фобии рассматриваются в статье с точки зрения их отображения в языке. Составные слова, построенные по модели «наименование народа/страны» + «фобия», такие как англо- и франкофобия, появились в XVIII в., а широкое распространение в различных европейских языках получили с 1830–1840-х гг. Значение этих слов бывало весьма различным, а связанный с ними ассоциативный ряд заметно отличался от современного. Обычно они встречались во внешнеполитическом контексте, существенно реже — применительно к обычаям, культуре, населению данной страны. Почти все они имели антонимы с морфемой «филия». В полемическом плане национальные фобии изображались как болезни особого рода, чаще всего — в виде перемежающейся лихорадки, которой сопутствуют галлюцинации. Встречалось также сближение национальных фобий с бешенством («гидрофобией»). Самый широкий репертуар наименований национальных фобий существовал в немецком языке. «Юдофобия» и — в еще большей степени — «антисемитизм» стояли особняком среди обозначений национальных фобий: они не имели внешнеполитического измерения, а антисемитизм претендовал на роль своего рода идеологии. Общее понятие «ксенофобия» почти не использовалось вплоть до конца XIX в

В статье рассматриваются данные социологического исследования, выполненного среди русско-украинских биэтноров в России в 2021 г., об их исторических представлениях (оценке ключевых персоналий истории России и Украины) и представлениях об ответственности тех или иных сторон в российско-украинском конфликте, начавшемся в 2014 г. Результаты показывают, что подавляющее большинство биэтноров следуют в русле российского исторического нарратива, проукраинские исторические взгляды имеют лишь около 14 % опрошенных. При этом их взгляды на историю отнюдь не всегда коррелируют с оценкой российско-украинского конфликта. От четверти до трети респондентов дает не совсем логичные ответы, т. е., например, положительно оценивает роль Екатерины II и Сталина — и обвиняет в конфликте в том числе и Россию, а опрошенные, называющие положительными личностями Мазепу и Бандеру, нередко обвиняют в конфликте страны Запада и отчасти Украину. Это свидетельствует о высоком уровне неопределенности в исторических и политических представлениях российско-украинских биэтноров, их, как правило, поверхностном знании истории России и особенно Украины.

Вниманию читателя предлагается анализ малоизвестной работы англоирландского консервативного политического деятеля Эдмунда Бёрка «Краткая история Англии». Эта одна из ранних его работ остается практически неизученной как в отечественной, так и зарубежной историографии, в то время как она дает ясное представление о его исторических взглядах. Автор статьи сосредоточивает свое внимание на интерпретации Э. Бёрком роли и места его малой родины, Ирландии, в контексте истории Британии и приходит к выводу о глубокой личной вовлеченности Э. Бёрка в проблематику англо-ирландских взаимоотношений. Исторические события общего прошлого становятся для публициста аргументом в обсуждении политики Великобритании в настоящем. Как показано в статье, несмотря на то, что Э. Бёрк выступал за либерализацию британской политики в Ирландии, он не видит иных альтернатив для «изумрудного острова», кроме как сосуществования Ирландии и Англии внутри одной политической системы, и выступает поборником имперского проекта Великобритании. Сквозь призму данного сочинения Э. Бёрка удается не только рассмотреть его политические взгляды, но и составить представление о сложном положении Ирландии в XVIII в

На протяжении раннего Нового времени авторы все больше внимания уделяют конструированию собственного образа. Примером может служить творчество Маргарет Кавендиш (1603–1673 гг.), активно использовавшей в своих трудах автобиографические зарисовки, рассуждающей о статусе автора и необходимой оригинальности его сочинений. Современники часто воспринимали ее стремление к оригинальности как проявление тщеславия и лицемерия. В статье будут рассмотрены примеры нарушения М. Кавендиш традиционных литературных форм, ее отношение к статусу индивидуальности и конструирование представления о научном знании как инструменте формирования независимой личности. Эпоха, в которой жила М. Кавендиш, накладывала ограничения как на творческие, так и личностные ее амбиции. В условиях, когда идеи абсолютизма порицались, М. Кавендиш создает свой воображаемый мир, в котором главенствуют один язык, одна вера и один правитель. Посвященных М. Кавендиш исследований на русском языке практически нет, как нет и переводов ее сочинений. При этом в ее работах раскрывается мировоззрение автора, вхожего в интеллектуальные круги своего времени, и прослеживается стремление сохранить свою индивидуальность. С целью решения конфликта личных устремлений и общественных условностей Маргарет создает в сочинении «Пылающий мир» свою собственную реальность и призывает всех активней использовать собственное воображение для трансформации неприглядного мира

Исследуется формирование риторики мученической смерти «за веру, царя и отечество» в русской публицистике раннего Нового времени. Приравнивание погибших воинов к мученикам стало общим местом еще в воинских повестях эпохи татаро-монгольского нашествия, однако в период государственного и имперского строительства намечается секуляризация дискурса мученичества, выраженная в его манипулятивном использовании в идеологических целях. Наряду с обоснованием душеспасительной смерти за церковь, веру и Русскую землю авторами т. н. «лагерных проповедей» рубежа XVII–XVIII вв. используется патриотическая государственная риторика, приравнивающая к ней смерть за репрезентирующие общее благо отечество, государство, государя. Мученическая топика актуализируется в проповедях, адресованных участникам русско-турецких войн, при этом разные авторы (Симеон Полоцкий, Карион Истомин, Игнатий Римский-Корсаков, Стефан Яворский и др.) по-разному вводят в свои тексты актуальное идеологическое содержание. Уже в петровскую эпоху в текстах панегирического направления закрепляется самостоятельная светская патриотическая риторика, в которой готовность к мученической смерти становится критерием преданности отечеству и частью новой имперско-государственной мифологии и идеологии

Статья посвящена исследованию дискурсивного поля заключения Унии 1707 г. между Англией и Шотландией, союза, имевшего длительную историю во взаимоотношениях двух королевств. Авторы статьи рассматривают два конкурирующих взгляда на заключение унии. Первый был представлен шотландскими интеллектуалами и предполагал следование федералистским принципам устройства объединенного королевства. Эта позиция рассматривается на примере сочинений Фрэнсиса Гранта, Эндрю Флетчера и Джеймса Ходжеса. Им противостоял в своих искусно отточенных сочинениях широко известный сегодня писатель Д. Дефо, специально присланный в Эдинбург с целью пропаганды идеи инкорпорации Шотландии в Соединенное Королевство. Позиция Дефо реконструирована на основе серии написанных по этому поводу эссе, издаваемой им в Эдинбурге газеты «Review» (1706–1707 гг.), а также обширного сочинения «История Унии» (1709). Данная дискуссия отражает «механизмы» инкорпорирования кельтских «окраин» в состав единого политического тела могущественной Британской империи

В статье рассматриваются основные этапы становления и использования концепта идеологии в гуманитарном знании и общественно-политических практиках. Автор прослеживает развитие понятия идеология в качестве теории и практики, начиная с первого упоминания у Дестюта де Траси, затем в текстах мыслителей эпохи Просвещения, авторов XIX в. и теоретиков марксизма XX в. Автор показывает, что интерес западного Просвещения к идеологии был связан с либеральной философией, основанной на поддержке свободы личности, частной собственности, рынка и ограниченной государственной власти. Особое внимание уделяется роли глубоких социальных конфликтов в возникновении идеологий, а также языку как фактору формирования идеологем. Наконец, автор останавливается на иллюзиях конца холодной войны об исчезновении идеологий, рассматривая эти представления как новую идеологию. Автор приходит к выводу, что забвение идеологии и отказ от ее изучения делает невозможным формирование целостной исследовательской практики в области гуманитарных наук, основанной на изучении общеразделяемого сознания