Статья посвящена анализу литературно-биографического контекста рассказа Чехова «Несчастье» (1886). Выдвигается гипотеза, что прототипами главных героев рассказа послужили художник И. И. Левитан и С. П. Кувшинникова, позже сыгравшие такую же роль в рассказе «Попрыгунья» (1892). Проверка гипотезы основывается на сопоставлении содержания рассказа с биографическим материалом, взятым из мемуарной литературы, а также из эпистолярного наследия Чехова и Левитана. Отмечается, что в рассказе просматриваются два сюжета: один очевидный и другой латентный. Второй сюжет представлен как условный суд над героями, который проецируется на реальный травестийный суд над Левитаном, проведенный во время летнего пребывания художника вместе с семьей Чеховых в Бабкине. Другим аргументом возможности проекции Левитана на главного героя рассказа является левитановский экфрасис. Это словесно переданная картина Исаака Ильича «Осенний день. Сокольники». Дополнительными деталями, отсылающими к прототипам, являются особенности их номинации. Имя героини рассказа и ее прообраза тождественны - Софья Петровна. От Левитана Чехов взял отчество и образовал от него фамилию: Ильич - Ильин. Гораздо более значимую роль в рассказе, чем биографический контекст, играет контекст литературный. Он традиционно связан прежде всего с «Анной Карениной» Л. Н. Толстого. В статье раскрывается функция ряда других произведений, остающихся на периферии внимания исследователей, важных для понимания проблематики рассказа. К ним отнесены произведения самого Чехова: «В рождественскую ночь» (1883), «Володя большой и Володя маленький» (1893). Есть частичное сходство у героини «Несчастья» и с Раневской из «Вишневого сада». Всех их объединяет сходное понимание любви как неподвластной человеку стихии, которая может обернуться в конечном итоге для человека бедой или несчастьем. Уже первые читатели рассказа замечали, что в рассказе ощутимо влияние профессии доктора. Второй круг источников связан с научно-популярными работами по физиологии и гигиене брака, которые были переведены с французского языка и пользовались популярностью у современников Чехова. Проведенное исследование позволило сделать вывод о том, что в «Несчастье» Чехов предпринял первую серьезную попытку в беллетристической форме осмыслить личность своего друга. Художественный дискурс давал возможность свободной творческой интерпретации психологических особенностей талантливого современника. Чехов предстает в рассказе в двух своих главных социально-профессиональных ролях: как писатель и как доктор. Они отразились в опоре на три вида источников - биографические, литературные и медицинские.
В данной статье поэтический язык Платонова рассматривается, прежде всего, как метафизический язык, поскольку революция 1917 года, как она изображена в “Чевенгуре”, выходит за рамки социальных и политических событий и становится экзистенциальной “реконфигурацией” мира. В данном анализе художественного языка автора мы ссылались на “энергетический принцип” поэтики, разработанный К. А. Барштом, идею М. А. Дмитровской о “метафизическом” взгляде на космос, природу разрушения Платоновым “канона прозы”, продемонстрированную Ю. И. Левин, а также специфика использования писателем тропов, изученная Н. А. Кожевниковой. Цель нашего исследования - продемонстрировать, что идея “перерождения” является организующим принципом в изображении персонажей романа. Эта идея укоренилась в системе сознания “рыцарей” Чевенгура, мечтающих о “полностью завершенном коммунизме” (доделанном коммунизме). Анализ сосредоточен на мировоззрении Чепурного.
В статье рассматриваются художественные функции байроновских реминисценций в романе М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени». Доказывается, что реминисценции - специфический прием, позволяющий автору романа раскрыть внутренние переживания персонажей, лишенных возможности, подобно главному герою, прямо говорить о своих эмоциях через самопризнания в дневниках, письмах, исповедях и т. п. В качестве примера анализируется байроновская реминисценция: имя одного из персонажей интерпретируется как прямая отсылка к трагедии английского автора «Вернер или наследство». Оспаривается утвердившаяся в российском литературоведении традиция рассматривать трагедию Байрона как еще один вариант сюжета о «благородном разбойнике» в духе Шиллера. По мнению авторов статьи, конфликт в байроновской пьесе носит психологический характер. Драматург стремится исследовать самые глубинные уровни личности Вернера-Зигендорфа, вплоть до душевного «подполья», в значительной мере закрытого для самого героя, не желающего вполне осознавать катастрофические последствия собственных действий. Отсылка к трагедии Байрона помогает Лермонтову раскрыть внутренние метания доктора Вернера, обусловленные его вмешательством во взаимоотношения между Печориным и Грушницким в качестве одного из акторов, повлиявших своими действиями на развитие завязавшейся интриги и неожиданно столкнувшихся с их трагическими последствиями. Подобно герою Байрона, доктор Вернер не может перевести свои смутные, безотчетные переживания на вербальный уровень, поскольку это неминуемо приведет к прямой постановке вопроса: в какой степени его собственные действия могли спровоцировать обострение агрессии Печорина по отношению к Грушницкому, а значит, виноват ли он в кровавом исходе роковой дуэли? Внутренняя драма доктора Вернера помогает глубже понять те мысли и эмоции Печорина, которые сам он не может доверить даже своему дневнику: какова степень его личной вины в гибели Грушницкого? Многочисленные нарушения дуэльных правил, допущенные обеими сторонами, позволяют предположить, что изначально поединок задумывался всеми его участниками как спектакль, подлинный смысл которого заключался в моральном уничтожении противника. Однако предполагалось ли его физическое уничтожение - вопрос, на который ни одна из сторон не дает ясного ответа. Поведение и Печорина, и Вернера после дуэли обнаруживает внутреннее смятение обоих, обусловленное как нежеланием заглянуть в самые темные уголки собственной души, так и тайной надеждой на то, что вина будет с них снята тем, кто был свидетелем всех их поступков с самого начала: оба ждут друг от друга слова утешения, но не получают его, как не получил этого слова байроновский Вернер.
В статье анализируются представления о власти и государственности, отраженные в Псковской III летописи. В погодных статьях за XIII-XIV вв. княжеская власть, в целом, не характеризуется как нечто сакральное, князья изображены как наемные работники, приглашаемые и изгоняемые по воле псковичей. Сообщения о деятельности псковских князей преимущественно лаконичны и безоценочны; исключение составляет Повесть о Довмонте, в которой создается яркий образ князя, являющегося успешным военачальником и обладающего христианскими благодетелями. Довмонт (в крещении Тимофей) позиционируется как посланный псковичам Богом, период его правления представлен как расцвет псковской государственности. Во фрагменте летописи, посвященном событиям XV в., появляется ряд маркеров, свидетельствующих об усилении зависимости Пскова от московских князей. При этом в Псковской III летописи выражено отрицательное отношение к направлению московскими князьями наместников без учета желания псковичей. Крайне негативно в данном своде оценивается деятельность Василия III, ликвидировавшего вечевой строй во Пскове в 1510 г., и Ивана IV, ориентированного на укрепление самодержавия. При описании порядков в централизованном государстве, используются эсхатологические мотивы, московские правители косвенно соотносятся с Антихристом.
В статье анализируется семантическое наполнение и функции образа сада в одноименном романе Марины Степновой. Под образом понимается особый способ отображения действительности, в котором соединены объективное и субъективное, познавательное и творческое начала, а также авторские и читательские оценки. Широко опираясь на традиции классической русской литературы и обращаясь к библейским мотивам, Марина Степнова расширяет смысловое поле текста, создав произведение, главным героем которого можно назвать сад — именно он играет ключевую роль в раскрытии характеров главных и второстепенных героев романа, а также является двигателем сюжета. Образ сада связан с мотивами изгнания, падения, чистоты, света, красоты, естественности, наполненности, страсти, любви и дружбы. Углубление линии того или иного персонажа романа оказывается связано с перемещениями во времени и пространстве. Настоящее в романе неразрывно связано с прошлым, поэтому вслед за прошлым и настоящее неотделимо от сада. Где бы ни оказывались герои романа, их действия, характер, мотивы поступков — всё связано с этим образом. Разностороннее раскрытие образа, вынесенное в заглавие романа Марины Степновой, определяет специфику произведения: «Сад» становится неким экскурсом в мир русского дворянства XIX века, созданным в наши дни.
В статье анализируется место Н.М. Карамзина в литературной традиции осмысления присоединение Новгорода к Москве в 1471-1478 гг., которое является важнейшим процессом, связанным с формированием единого Русского государства. Прослеживается возникновение и развитие этой темы в древнерусских летописных текстах, историографии и художественной литературе XVIII в., устанавливается степень их влияния на историософскую позицию Н.М. Карамзина и художественную интерпретацию событий 1471-1478 гг. Выявляется специфика его взглядов на становление российской государственности, оптимальную форму правления и исторические закономерности ее выбора. В соответствии с убеждениями Н.М. Карамзина, у России особый путь, отличный от европейских тенденций конца XVIII - начала XIX в. (революционные потрясения и т.д.), русский народ нуждается в сильной единоличной власти и может достичь благоденствия только в абсолютной монархии. В связи с этим включение Новгорода в состав Московского государства оценивается им положительно, представлено как историческая необходимость. Отмечается, что произведения Н.М. Карамзина значительно повлияли на последующие тексты XIX в., посвященные присоединению Новгорода к Москве. Консервативная тенденция, заложенная Н.М. Карамзиным, развивается в трагедиях П.И. Сумарокова, М.П. Погодина, Е.П. Ковалевского, Р.Д. Ступишина, в драмах В.И. Аскоченского, Н.П. Жандра, идеализация Новгорода как демократической республики проводилась в произведениях Ф.Ф. Иванова, К.Ф. Рылеева, А.И. Одоевского и других поэтов, на которых оказало влияние мировоззрение декабристов.
В транзитивных периодах появляется аксиологический запрос - потребность защиты, устранения антинормы в разных формах. Это реакция на общественно-политические и социально-культурные явления современности. Формируется межтекстовое образование в медиадискурсе вокруг предметно-тематического поля «приведение к норме», которое можно обозначить как нарратив о приведении к норме. Здесь компенсация нарушения нормы распространяется на разные тематические блоки, особенно актуальные для текущей новостной повестки, становится концептуальным основанием для формирования фактуальности. Когнитивной базой содержания подобного нарратива выступает, с одной стороны, шаблонный рассказ о событиях, связанных с устранением нарушений социальной нормы, с другой стороны, речевые клишированные структуры, семантически объединяемые значением языковой нормы.
В статье рассматривается проблема понимания кульминационного события – дуэли между Онегиным и Ленским как исхода антиномического тупика в романе А.С. Пушкина «Евгений Онегин». Основными исследовательскими методами являются литературно-исторический, психологический, герменевтический и аксиологический. Автор акцентирует внимание на двух экзистенциальных темах произведения – любви истинной/суетной и дружбе/вражде, имеющей в основе феномен соперничества как причины конфликта, и предлагает гипотезу о том, что в характере описания знакомства и сближения героев во второй, третьей и пятой главах романа содержится прогноз неизбежной дуэли. Сложные отношение между дуэлянтами обнаружены в мизантропическом характере главного героя и идущем вразрез с этим его парадоксально снисходительном отношении к Ленскому. Анализируя внутреннее противоречивое состояние Онегина, автор предполагает, что юный поэт воспринимался Онегиным как зеркало воспоминаний. Особое внимание уделено инициативе Татьяны (имеем в виду любовное письмо и сон героини), поскольку в этих двух событиях показывается символика неизбежности и трагичности исхода будущего дуэли, тем более, все детали сна представляют мистическое воздействие героини на своего избранника. Мщение героя Ленскому на балу далеко не просто пылкий мальчишеский поступок, оно побуждено невольным сочувствием Онегина Татьяне и по сути является поражением героя во внутренней борьбе со своей хандрой, что в итоге привело к кровавому исходу – дуэли, и, учитывая ее жесткую ритуальность, дуэль становилась вынужденным, единственным исходом решения конфликта, уступкой деспотии обычая.
Цель исследования: статья представляет собой опыт систематизации корпуса произведений, относящихся к Северному тексту русской литературы для детей, в которых возникает образ солнца. Цель автора – впервые на данном материале выявить образно-смысловые и мотивные особенности того сегмента художественной картины мира Северного текста русской литературы для детей, который связан с солярными образами. Методы: с помощью различных видов литературоведческого анализа текста (хронотопического, мотивного, мифопоэтического, системно-семантического) в статье рассматривается образ солнца в произведениях Н. Аурова, В. Бороздина, О. Бундура, Н. Вурдова, Н. Жернакова, Ю. Коринца, А. Миронова, М. Скороходова, С. Радзиевской. Результаты исследования: осуществив комплексный анализ художественного материала, автор выделяет два смысловых варианта образа солнца. Первый актуализирует смысловую оппозицию «день – ночь», реализуется через мотив единства мира и сюжет «праздника солнца». Второй раскрывается через образ белой полярной ночи и связанные с ней мотивы вечности, бессонницы и двоемирия. В результате исследования автор приходит к выводу: образ солнца в произведениях Северного текста русской литературы для детей занимает значимое место в художественной картине мира, имеет ярко выраженную хронотопическую (является важным элементом художественного пространства и времени) и мифопоэтическую природу, указывает на региональную специфику образа мира (образ белой ночи). Устойчивый характер мотивов и сюжетов (сюжет о «празднике солнца»), связанных с образом солнца, указывает на сверхтекстовую природу Северного текста русской литературы для детей.
Статья посвящена прозе Бориса Петровича Екимова, позволяющей проследить формирование и развитие характера нашего современника и важнейшие события отечественной истории последней трети ХХ и первых десятилетий ХХI в. Поскольку автор тяготеет к невыдуманным сюжетам, читатели разных поколений узнают себя в его героях дошкольной, школьной, студенческой поры и в персонажах зрелого возраста, которые населяют и «озвучивают» художественный мир прозы Екимова. Историко-функциональный метод исследования позволяет показать, как сегодня писатель, неразрывно связанный с Волгоградской областью и Доном, работает с новым материалом, используя высокие идеалы прогностической образности А.С. Пушкина и «диалектику души» Л.Н. Толстого, как он активно продолжает и развивает традиции русской «деревенской» прозы в создании образов героев из крестьянской массы. Системный метод исследования позволяет продемонстрировать те проблемы нашей повседневной жизни, которые находятся в центре писательского и общественного внимания: семья и школа, поучительный пример родителей, важное значение семейных ценностей в жизни современного общества. Книги Б.П. Екимова, включенные в школьные и вузовские программы по литературе, отчетливо показывают процесс духовного роста школьников и студентов, воспитывают любовь к малой родине, к родному языку и природе родного края, ко всей отечественной культуре и истории. Все созданное писателем – «про государство», про тех, кто держит его на своих плечах. Это их голосами «озвучен» мир прозы художника. В основе многих его произведений фрагменты диалогов, отмеченных диалектными словами и выражениями, передающими живую жизнь любимого края.