В статье рассматривается один из аспектов проблемы взаимовлияния музыкального и литературного искусств на примере прозы Н. С. Лескова. Писатель редко высказывался о музыке, но она является ключевой либо значимой составляющей ряда его произведений. Об этом свидетельствуют многие примеры обращения к музыкальным явлениям в творчестве Лескова. Важную роль в лесковской прозе играют фольклорные музыкальные элементы и жанры: от прибауток и частушек до календарных и обрядовых песен. Особое место в этом ряду занимают повесть «Житие одной бабы» и сказ «Левша».Комментируя и анализируя роль музыкальных эпизодов и приёмов в образном строе и драматургии произведений Лескова, автор выделяет внешние и внутренние проявления музыкальности. К первым относятся упоминаемые писателем музыкальные эпизоды, жанры, термины, подразумеваемое звучание музыкальных инструментов и т.п. Ко вторым относятся приёмы, перекликающиеся с музыкальными: речевая интонационная и ритмическая дифференциация, полифоничность, вариантность и другие.Роль музыки в творчестве Лескова тесно связана с музыкальностью натуры самого писателя, которая является значимой составляющей его уникального литературного стиля.
Прослеживается история термина «импрессионизм» применительно к творчеству А.П. Чехова от первых упоминаний этого термина в критических статьях 1890-х гг. до научных исследований последних лет. Импрессионизм в литературной критике конца XIX - 30-х гг. XX в. - название определенной особенности поэтики текста (его способность произвести впечатление на читателя); в научных работах второй половины XX в. - литературное направление, так или иначе соотнесенное с реализмом. Современные представления о чеховском импрессионизме эклектичны и сочетают в себе оба этих понимания, поэтому термин не имеет единого значения и, соответственно, не может считаться в полной мере научным. Автор заявляет об отсутствии конфликта интересов.
В статье доказывается, что идея преображения, духовно-нравственная доминанта русской
православной культуры, наиболее ярко отразилась в произведениях русской литературы и является главной в рассказе Ф. М. Достоевского «Сон смешного человека».
Утверждается, что промыслительный сон, в котором смешной человек переживает посмертную судьбу самоубийцы (могила – ад), а также столкновение с последствиями собственной греховности (падение по его вине райской планеты) приводит к тому, что герой душевно преображается, становится альтруистом и, стремясь подняться до высоты Христа (аллюзия к распятию), обретает смысл жизни в проповеди и деятельной любви.
Подчёркивается, что утверждению идеи преображения способствуют приёмы зеркальной композиции: 1. Сюжет о смешном человеке, пришедшем в добрый мир и злом его развратившем, зеркален по отношению к библейскому сюжету о Христе, пришедшем в злой мир и добром мир спасавшем; 2. Сюжет об альтруистическом мире другой Земли, впоследствии падшем, зеркален по отношению к сюжету о смешном человеке, эволюционирующем от эгоизма к альтруизму; 3. Сюжет о пребывании героя-эгоиста
в альтруистическом мире другой Земли зеркален по отношению к сюжету о герое альтруисте в эгоистическом мире нашей Земли.
Данные композиционные приёмы помогают понять, что в рассказе «Сон смешного человека» Достоевский отразил христианское понимание идеи преображения человека и мира: для преображения мира на Земле и превращения его в рай необходимо, чтобы все люди душевно преобразились и возвысились до альтруизма (стали подобны Христу); преображение души человека может произойти только после осознания им собственной
греховности, которое должно привести к покаянию, смирению и деятельному служению Богу.
Утверждение идеи преображения в таком контексте доказывает, что Достоевский находился в поле русской православной культуры и отразил её ментальные особенности.
В условиях перехода современной лингвистики на позиции деятельного подхода к исследованию языковых явлений в художественном тексте предполагается учет «человеческого фактора», когда писатель как субъект речи и читатель как ее реципиент включаются в описание языковых механизмов.
В статье рассматриваются механизмы включения прилагательных в номинацию персонажа на материале сочетаний прилагательных с личными существительными (или местоимениями, их замещающими), где художественная установка определяет принципы передачи изображения персонажа и принципы языковой организации, где она отражает наложение индивидуальности писателя на систему идейно-эстетической организации художественного текста. Именно поэтому для исследователя важно рассмотреть, как прилагательные в структуре номинации персонажа представляют некое ментальное содержание, как они взаимодействуют друг с другом и с элементами других подсистем.
Актуальность темы заключается в том, что ее исследование слабо отражено в лингвистической литературе, а изучение информативной значимости прилагательного и особенностей его семантической интеграции в составе номинации персонажа позволяет глубже понять функции прилагательного в языке и художественном тексте, выявить внутренний мир языковой личности: раскрыть ее миропредставления и систему ценностей, исследовать персонаж в соотношении с замыслом его создателя и реальной действительности.
В статье анализируются особенности функционирования прилагательного в составе номинации персонажа в художественном тексте, переход значения с уровня естественного языка на уровень художественной речи, качественные характеристики прилагательного и его коннотации с функционально-эстетической и информативной точки зрения, а также в плане их соответствия нормативному языку и авторскому замыслу.
Ценность результатов анализа состоит в том, что оно показывает, каким образом через
язык воплощается и создаётся чувственная наглядность образа персонажа, происходит его индивидуализация. Именно благодаря участию прилагательных в соз